— Последний глоток, конечно, не самый приятный, — согласился Гриэго. — Все равно лучше, чем вода.
— Аминь, — кивнул Рамон.
— Ты надолго собрался?
— Месяц, — ответил Рамон. — Может, два.
— Весь праздник пропустишь.
— В том и смысл.
— Еды-то у тебя хватит на такой срок?
— Взял с собой охотничье снаряжение, — заверил его Рамон. — Хоть насовсем там останусь и проживу, если захочу. — Он снова удивился своему голосу, который звучал теперь почти мечтательно.
Оба помолчали с минуту, а когда Гриэго заговорил, слова его ударили по нервам Рамона, наполнив его внезапным страхом:
— Слыхал про убитого европейца?
Рамон, вздрогнув, поднял взгляд, но Гриэго с отсутствующим видом вычищал из зубов пивной осадок.
— А что с ним? — осторожно поинтересовался Рамон.
— Губернатор, сколько я слышал, рвет и мечет.
— Если так, похоже, он в изрядной заднице.
— Ко мне полиция заглядывала. Двое констеблей, серьезнее некуда. Спрашивали, не приходил ли ко мне кто срочно ремонтировать фургон. Ну, если вдруг кому не хочется, чтоб его нашли.
Рамон кивнул и покосился на свой фургон. Густое пиво в желудке, казалось, превратилось в камень.
— И что ты им сказал?
— Сказал, нет, не было никого, — пожал плечами Гриэго.
— А что, правда никого не было?
— Двое, — отозвался Гриэго. — Парень Орландо Вассермана. И этот псих, гринго из Лебединой Отрыжки. Но я подумал, какого черта? Понимаешь? Мне полиция не платит в отличие от остальных. Так что ничего я им не должен.
— Ну, человека все-таки убили, — сказал Рамон.
— Угу, — с довольным видом кивнул Гриэго. — Гринго. — Он сплюнул и пожал плечами, будто смерть гринго или любого другого типа с Европы не имела особого значения. — Я и тебе-то рассказываю только потому, что они спрашивали. Ты улетаешь, они могут это неправильно понять и здорово попортить тебе кровь. Ты просто имей это в виду, когда будешь запасы пополнять.
Рамон кивнул.
— Как думаешь, его поймают? — спросил он.
— Еще бы, — убежденно ответил Гриэго. — Придется. Хотя и попотеть придется хорошо. Им же надо показать эниям, что мы народ законопослушный. И пусть им на это наплевать. Блин, да ведь эти энии лижутся — друг друга лижут и, возможно, губернатора тоже оближут, а потом его же с дерьмом съедят, если он в ответ не оближет их. Но в любом случае он устроит показушный суд на всю катушку — все сделает для того, чтобы показать им, что они нужного человека выбрали. Осудят и повесят, как гребаного пса. Даже если настоящего не найдут. Ты ведь знаешь, Джонни Джо Карденас всегда под рукой. Они сто лет уже как мечтают пришить ему что-нибудь.
— Может, даже хорошо, что я улетаю из города, если так, — заметил Рамон. Он попытался изобразить на лице подобие улыбки и тут же решил, что уж она-то выдает его с головой. — Ну, сам понимаешь. Во избежание недоразумений.
— Угу, — кивнул Гриэго. — И потом у тебя ведь серьезное дело, да?
— Надеюсь, — согласился Рамон.
Едва оторвав фургон от земли, он почувствовал разницу. Подъемные тубы буквально пели, уводя машину в небо, прочь от раскинувшегося под ним хаотического лабиринта узких улочек и красных черепичных крыш Диеготауна. Где-то там, внизу, осталась Елена. И полиция. И труп европейца. И Микель Ибраим вместе с гравиножом, который Рамон сам отдал ему в руки. Орудие убийства! А где-то в баре или подпольном приюте курильщиков опиума — а может, и в чужом доме, в который он вломился, чтобы ограбить, — Джонни Джо Карденас в ожидании виселицы.
А в одном из благополучных кварталов у порта, возможно, Лианна, не вспоминающая больше Рамона.
Мысли Рамона прервал пульсирующий рев уходящего на орбиту челнока с очередным грузом металла, или пластика, или топлива, или хитина для готовящейся ко встрече платформы. Рамон отвернул фургон к северу, включил автопилот и систему предупреждения столкновений и полетел дальше один, оставив за спиной ад, грязь и скорби Диеготауна.
Глава 3
Стоял теплый июньский день. Шел уже второй июнь — год на Сан-Паулу продолжается заметно дольше земного, так что там целых два июня. Рамон вел свой потрепанный фургон на север — через Пальцеземье, через страну Зеленых Трав, через реки и болота, через Четвертый океан, в глубь неизведанных территорий. Севернее Прыжка Скрипача, самого удаленного поселения расползавшейся по планете людской колонии, лежали тысячи гектаров земель, на которые не ступала, да и не думала даже ступать нога человека. Все, что про них знали, основывалось на орбитальных съемках, сделанных еще первыми разведчиками планеты.
Колонии землян на планете Сан-Паулу едва исполнилось сорок лет, и большинство ее городов располагалось в субтропической зоне восточного континента, длинной змеей вытянувшегося почти от полюса до полюса. Колонисты прибыли большей частью из Бразилии и Мексики, с вкраплениями уроженцев Ямайки, Барбадоса, Пуэрто-Рико и прочих карибских наций, так что для них вполне естественно было селиться во влажных краях у самого экватора. В конце концов в отличие от хилых nortamericanos они привыкли к такому климату, они умели уживаться с жарой, возделывать джунгли, и кожа их не обгорала на солнце. Поэтому они стремились на юг, не обращая внимания на холодные северные земли — возможно, по невысказанному, но всеобщему, сложившемуся задолго до того, как нога первого испанца ступила на землю Нового Света, убеждению в том, что не стоит и пытаться жить там, где хоть изредка выпадает снег.
В жилах Рамона текла кровь индейцев яки, и вырос он на плоскогорьях Северной Мексики. Он любил холмы, и горные реки, и холода он тоже не боялся. Еще он хорошо понимал, что шансов найти богатое рудное месторождение в горной цепи Сьерра-Хуэсо гораздо больше, чем на равнинах близ Руки, или Нуэво-Жанейро, или Собачки. Горные пики Сьерра-Хуэсо выросли за миллионы лет до того, как столкновение континентальных плит вытеснило плескавшийся между ними океан. Выдавленное на поверхность морское дно, как правило, богато медью и другими металлами. Мало кто из геологов-одиночек вроде него интересовался северными землями; ископаемых пока хватало и на юге, так что дальние путешествия казались большинству пустой тратой времени. Сьерра-Хуэсо отсняли с орбиты, но Рамон не знал никого, кто побывал бы там лично, и земли эти оставались настолько неразведанными, что никто даже не позаботился дать названия горным вершинам. Из этого следовало, разумеется, что в радиусе нескольких сотен миль не будет ни одного людского поселения, да и спутников, способных передать сигналы, тоже не будет, так что в случае чего ему придется полагаться только на себя. Конечно, у него есть шанс одним из первых разбогатеть в этих краях, но пройдут годы, экономическая ситуация на юге осложнится, и люди устремятся сюда — по картам, которые изготовит и продаст им Рамон. Они последуют за ним, как муравьи — сначала один, потом десяток-другой, а потом река из тысяч и тысяч мелких насекомых. Рамон ощущал себя тем самым первым муравьем, рискнувшим исследовать новые территории. Не потому, что ему так уж хотелось быть первооткрывателем, но потому, что он по природе своей стремился держаться в стороне от других. Ему нравилось быть первым муравьем. Не сразу, но он все же признался себе в том, что ему комфортнее работать одному. Подальше от людей. Возможно, крупным изыскательским кооперативам достаются более выгодные контракты, более современное оборудование, но там всегда больше рома и больше женщин. А значит, понимал Рамон, и больше поводов для драки. Он не умел обуздывать свой вспыльчивый нрав — никогда не умел. Это здорово портило ему жизнь — вспыльчивость, и драки, и связанные с этим неприятности. Теперь это могло стоить ему жизни — если его поймают, конечно. Нет, лучше уж так, в одиночку. Он да его фургон, больше никого.
