— Золотой перстень, большой, как я люблю.
— Ладно. Схожу на разведку, посмотрю, что у них есть хорошего.
Ты работаешь, хотя сегодня и воскресенье. А я — нет, я закончила вчера и теперь чувствую себя подростком, гуляя по любимому городу, наполненному ослепительным светом июньского утра. Сегодня очень жарко, и я так счастлива! Я пребываю в согласии с собой, чего не случалось уже давно. Через три часа я снова буду дома, снова буду пытаться собрать воедино обломки огромного здания, которое зовется мною, но здесь и сейчас мне кажется, что все на своих местах. Я думаю о детях, Марчелло и Валерии, и улыбаюсь. Думаю о муже, Паоло, и хочу найти ту редкую книгу, которая нужна ему для одного из исследований, а еще мне нужно купить что-то Альберту, который замыкает круг моих привязанностей.
Париж — едва ли не единственное место на Земле, где я чувствую себя красивой. В Париже мужчины смотрят на меня, улыбаются мне, останавливаются, делают комплименты. Причем очень мило, а вовсе не вызывающе. Любезно. Они приглашают меня что-нибудь выпить, сопровождают какую-то часть пути. Как-то раз в метро парень, явно до тридцати, перестал грызть кукурузу и сказал мне:
— Знаешь, ты очень красивая!
— Спасибо! — ответила я.
— Надеюсь, я увижу тебя еще раз!
И это в многомиллионном городе! Так же и сегодня: со мной здороваются, желают хорошего дня à une belle fille[7]. Я смотрю на свое отражение в витрине магазина и понимаю, что они правы: сегодня действительно будет хороший день, а я чувствую себя красивой девушкой.
Лотки стоят в ряд на бульваре, засаженном деревьями, и занимают несколько боковых улиц. Одежда и белье начала прошлого века. Мебель пятидесятых годов, книги, зеркала (мне бы не помешало такое в ванной для гостей, но боюсь разбить его при перевозке; я не суеверная, но всякое бывает). Книги, стулья, ковры, виниловые пластинки, украшения. Подхожу к лотку, но колец здесь нет, а уж тем более мужских. Перехожу улицу: разное оборудование, детали для электроприборов, которые уже не выпускают. Старые книги, причем есть и дешевые издания. Может, здесь найдется книга, которая нужна Паоло? Библиофилом, в узком смысле этого слова, его не назовешь, нельзя сказать, что он любит книги как таковые, он не гоняется за роскошными изданиями. Его интересует содержание, потрепанные тома с пометами на полях нравятся ему даже больше. Сегодня мне везет: я нашла нужную книгу. Плачу и убираю ее в свою сумку из желтой антилопы. Ярко-желтый сегодня — это цвет моего настроения.
А вот еще лоток с украшениями: подхожу и в закрытой на ключ витрине вижу его. Перстень, элегантный, но не очень большой. Желтое золото, однако благодаря времени, которое оставило на нем свой отпечаток, блестит вовсе не вызывающе. В центре две буквы «I» и «L». «И», «Эль» — я не знаю никого с такими инициалами, но с инициалами Альберта — «А» или «Эм» — здесь ничего нет. Продавщица видит мою заинтересованность, открывает витрину и показывает мне этот перстень XIX века, маленький, но такой изысканный. Я беру его в руки, он мне нравится, и размер должен подойти. С ума сойти, перстень с какими-то непонятными буквами кажется мне все более великолепным, и в итоге я его покупаю. Еще один подарочный пакетик отправляется в желтую сумку к книге Паоло, белому кружевному топику Валерии и красноармейской фуражке Марчелло.
Пакеты лежат вместе, один к одному, я перебираю их пальцами. Как же они хорошо сочетаются друг с другом!
Как бы мне хотелось рассказать о них кому-нибудь, кто поймет и не станет меня осуждать. Кому угодно, лишь бы выговориться, ведь чувства становятся реальностью только тогда, когда о них говоришь и когда их можно с кем-то разделить.
Еще немного брожу по рынку: овощи, фрукты, горы черешни, джазовое трио. На углу узкого проезда стоит пожилая женщина, кажется, она кого-то ждет. Стоит неподвижно, глаза опущены. Когда я подхожу ближе, понимаю, что она пришла просить милостыню, но никак не может решиться. Вкладываю ей в руку банкноту в пять евро, она удивленно смотрит на меня, бормочет что-то в благодарность, благословляет. Я делаю это не из благородства, скорее для себя. Это что-то типа обряда, подношения судьбе, за которое я надеюсь кое-что получить взамен.
Пора возвращаться за чемоданом и ехать в аэропорт. В кабинете холодновато, я подаю знак Альберту, что уезжаю. Он подходит ко мне, я вытаскиваю из сумки подарочный пакетик:
— Это тебе, оно не очень большое, зато из желтого золота, а сверху написано «IL». Тебе бы очень пошли эти инициалы, не находишь? Иван Ларссон, Икарус Лонмэн, Исаак Лобстер… В итальянском «IL» — артикль, он употребляется, когда нужно выделить кого-то, например: IL più importante, IL più grande[8], IL… К тому же, если не нравится, можешь его перепродать.
— Какая же ты глупенькая, он просто великолепен… И действительно, «IL»… А ты знаешь, что по-французски «IL» — значит «ОН»?
— Ой! Я об этом не подумала.
Может, это и был тот знак, которого я ждала.
АльбертДарит свежесть даже в самые жаркие дни, когда июньское солнце согревает кожу и обжигает щеки. Сильный, но сдержанный. Проявляет свою индивидуальность с осторожностью. Естественная смесь нежности и очарования. Создан для того, чтобы им медленно наслаждались. Не подходит для ежедневного потребления, потому что незабываемые впечатления от общения с ним и сладкие воспоминания о нем усиливаются лишь длительным ожиданием. Превратить его в нечто привычное было бы преступлением. Он может просто исчезнуть.
Желательно употреблять в сочетании с «Чинкве Teppe Шьяккетра».
Июль Теперь я понимаю, что Дзиккарди безумно похожа на Марию Каллас. Те же большие руки, высокий рост, царственный вид. Крепкая, худая, но не тщедушная, с гордым взглядом и всегда прямой спиной. Она всем внушала робость и не переносила слабостей. Уж не знаю почему. Виной тому ее упертость или просто глупость, но она никогда ни в чем не сомневалась. Она преподавала итальянскую литературу в классическом лицее, проверяла домашние задания, как гестаповец на допросе, и читала Данте по памяти с таким волнением и в таком экстазе, что сразу становилось понятно: под строгой внешностью старой девы бьется сердце никому неизвестных мрачных страстей. «Любовь, любить велящая любимым»[9], а потом добавляла: «Ах, если бы это было правдой…» — поднимая взгляд к потолку и провоцируя целую серию острот со стороны моих товарищей. Глядя на нее, даже представить себе невозможно, что две недели назад она, эта убежденная девственница, стала моим брачным консультантом.
— Ты должна его бросить! Ты же больше не любишь своего мужа, ты любишь другого. Нельзя усидеть одновременно на двух стульях! Ты должна от него уйти!
