— Вы с нами не выпьете? — спросил Тони.
Они с Сарой уселись рядышком на диване и медленно совершили ритуал скрещивания рук, перед тем как сделать первый глоток.
— Вы так всегда делаете? — поинтересовалась Эмили.
— Всегда, — подтвердила Сара.
Весной Эмили получила полную стипендию в Барнард-колледж.
— Чудно! — воскликнула Пуки. — Дорогая, я так тобой горжусь. Подумать только, ты будешь первой в нашей семье с высшим образованием.
— Не считая папы.
— А, ну да, разумеется. Я хотела сказать, в нашей семье. Нет, чудно. Вот что, сейчас мы позвоним Саре и все ей расскажем, а затем принарядимся и пойдем куда-нибудь отпразднуем.
После того как Сара выразила свои восторги, Эмили сказала, что позвонит отцу.
— А-а. Ну что ж, если тебе хочется…
— Полная стипендия? Ух ты! — обрадовался он. — Похоже, ты произвела на них сильное впечатление…
Они договорились встретиться на следующий день за ланчем в его любимом полутемном подвальном ресторанчике неподалеку от городской мэрии. Она пришла туда первая и ждала его у гардероба. Когда отец сошел по ступенькам в своем затрапезном плаще, он показался ей сильно постаревшим.
— Здравствуй, солнышко, — сказал он. — А ты все растешь! Нам нужен кабинет на двоих, Джордж.
— Разумеется, мистер Граймз.
Пусть он был всего лишь корректором, но метрдотель знал его фамилию, а официант без напоминаний знал, какой виски ему принести.
— Барнард — это здорово, — сказал он, когда они сели за столик. — Лучшая новость за долгое время. — Он закашлялся. — Извини.
После виски он оживился, заблестели глаза, уголки губ подтянулись. В ожидании еды он заказал второй стаканчик.
— Папа, ты проучился в Сиракьюсском университете на стипендию, — спросила она, — или сам оплачивал образование?
Он поглядел на нее с озадаченным видом:
— Проучился в университете? Солнышко, я не «проучился» в университете. Я отучился один год, а потом устроился в местную газету.
— А-а…
— Ты считала, что у меня есть университетский диплом? Откуда такие сведения? От твоей матери?
— Ну да…
— Твоя мать слишком вольно трактует факты. Ланч он не доел, а когда ему принесли кофе, он посмотрел на него с большим сомнением.
— Жаль, что Сара не учится в колледже, — сказал он. — Нет, я, конечно, рад, что у нее счастливый брак и все такое, но… образование — это вещь.
На него снова напал кашель, так что ему пришлось отвернуться и прижать ко рту носовой платок. На виске набухла вена, а он все не мог остановиться. Когда приступ прошел или почти прошел, он отпил глоток воды из стакана. Это как будто помогло — он сделал несколько глубоких вдохов, — а затем снова закашлялся.
— У тебя сильная простуда — сказала она, когда его немного отпустило.
— Если бы только простуда. Главное — эти чертовы сигареты. Вот что я тебе скажу. Через двадцать лет табачная продукция будет вне закона. Бутлегеры станут нелегально возить сигареты, как возили спиртное во времена сухого закона. Ты уже выбрала специальность?
— Я думаю, английский.
— Это правильно. Ты прочитаешь много хороших книг. Плохие, конечно, тоже, но ты научишься видеть разницу. Целых четыре года ты будешь жить в мире идей, прежде чем окунешься в повседневную реальность с ее мелкими запросами. В этом прелесть колледжа. На десерт что-нибудь хочешь, крольчонок?
Дома ее так и подмывало разобраться с матерью по поводу Сиракьюса, но Эмили решила не связываться. Она давно уже не надеялась, что Пуки можно исправить.
Как, в сущности, не надеялась на то, что вечера, которые они теперь проводили с матерью вдвоем, можно как-то изменить. Изредка Уилсоны зазывали их наверх или спускались к ним, а так они сидели в гостиной, читая журналы под звуки проносящихся под окнами машин и автобусов. Случалось, она или мать отрезали себе кусок торта — не из-за сильного желания, а просто чтобы убить время. По воскресеньям можно было послушать хорошие передачи по радио. В целом же они пребывали в абсолютной праздности, когда остается надежда лишь на то, что зазвонит телефон. Но это, прямо скажем, была слабая надежда. Кому нужна стареющая разведенка с гнилыми зубами или неказистая тощая девица, которая бесцельно слоняется по квартире, исходя от жалости к себе?
Как-то вечером Эмили в течение получаса наблюдала за тем, как ее мать читает журнал. Пуки бессознательным движением неторопливо слюнила большой палец о нижнюю губу, а затем, смочив уголок, переворачивала страницу. Помимо мятых уголков, после нее на страницах оставались следы губной помады. В тот вечер она поставила рядом с собой тарелку с тортом, а значит, кроме помады, жди еще жирных коричневых пятен. Эмили заскрипела зубами, по спине побежали противные мурашки. Поежившись, она встала.
— Схожу-ка я в кино, — сказала она. — На Восьмой улице, говорят, идет интересный фильм.
— Ну что ж. Если тебе так хочется…
Она удалилась в ванную, чтобы причесаться, и вышла из дома на Вашингтон-сквер. Приятно было глубоко вдохнуть свежий воздух и испытать пусть маленькую, но законную радость по поводу хорошо сидящего на ней, почти нового желтенького платья. Сгустились первые сумерки, а кроны деревьев преобразились, подсвеченные уличными фонарями.
— Извините, мисс. — С ней поравнялся высокий солдат. — Вы не подскажете, где находится «Никс»? Там по вечерам играют джаз.
Она остановилась в замешательстве:
— Я знаю, где это… то есть я там пару раз была… ну как вам объяснить… Идите по Уэйверли до Шестой авеню… точнее, до Седьмой, а там налево… то есть направо… и в сторону от центра четыре или пять… нет, подождите… быстрее будет по Восьмой улице до Гринвич-авеню, а затем…
Пока она несла эту околесицу, подкрепляя ее путаной жестикуляцией, солдат терпеливо ждал с вежливой улыбкой. Он не был красавцем, но глаза у него были добрые, и в своей новенькой летней форме цвета хаки он выглядел молодцевато.
— Спасибо, — сказал он, когда она закончила пояснения. — У меня появилась идея получше. Как насчет того, чтобы прокатиться на автобусе по Пятой авеню?
До сих пор ей как-то не приходило в голову, что крутые ступеньки открытого омнибуса могут быть началом опасного приключения, и учащенное сердцебиение застигло ее врасплох. Когда они проезжали мимо их дома, она отодвинулась от перил и отвернула лицо в сторону на тот случай, если Пуки в этот момент стоит у окна.
К счастью, разговор взял на себя солдат, которого звали Уоррен Мэддок или Мэддокс — надо будет позже уточнить. Он получил на три дня увольнительную в Кемп-Крофте, Южная Каролина, где закончил пехотную подготовку перед «отправкой в регулярную дивизию», — смысл этих слов был ей не вполне понятен. Старший из четырех братьев, он родился в маленьком городке штата Висконсин. Его отец работал в кровельном бизнесе. В Нью-Йорке он оказался впервые.
