– Но ничего нет, – твердо произнесла она, – потому он все поймет.
– Так же, как и то, кто виновник!
Небеса над головой Ратны вновь померкли, а в горло словно воткнули нож. И все же она сумела ответить:
– Я могу не называть тебя. Пусть убивает меня одну.
– Нет! Только не это!
Уловив, что Нилам боится не только за себя, но и за нее, что он не хочет ее терять, девушка перевела дыхание.
– Тогда как быть?
– Ты ведь шудра, ты видела всякое, неужели ты ничего не можешь придумать?
Значит, он считает ее простолюдинкой, способной выпутаться из любой переделки! Да, возможно, она нашла бы выход, например сбежала бы. Но ведь он отказывается от этого!
Когда Нилам ушел, девушка стояла, глотая горячий воздух и собственные слезы, хотя и знала, что плакать – это привилегия богатых; бедные страдают молча, потому что им неоткуда ждать помощи.
За ужином Ратна поняла, что в ее душе все это время зрела ненависть к мужу. Горпал клял англичан, не понимавших, что у индийцев можно отнять все, кроме чувства собственного достоинства, что они не терпят незаслуженной обиды, а сам между тем покрикивал на жену за то, что она якобы нерасторопна; однажды даже схватил за косу и сильно дернул. Нилам сидел напряженный, как струна, и отвечал отцу только «да» или «нет», прибавляя уважительное обращение, и девушке казалось, будто ей всякий раз дают пощечину.
Когда мужчины ушли, она наконец смогла поесть сама. Поглядев на блюдо, по которому были разбросаны полуобглоданные кости, Ратна почувствовала отвращение. Пусть лучше ей вообще не достанется мяса, чем эти объедки!
Взяв блюдо, она вышла из кухни, подошла к ограде и принялась кидать кости соседской собаке. За этим занятием ее и застал Горпал.
Он стоял, словно не веря своим глазам, однако его взгляд был сосредоточенным, тяжелым и гневным.
– Значит, я целый день надрываюсь в лавке, а проклятая шудра кормит моей пищей собак!
– Здесь совсем мало мяса, – пробормотала Ратна.
– Тебе бы хватило! Ты обязана за мной доедать! А может, ты воруешь у меня лучшие куски?!
Горпал замахнулся, и Ратна отпрянула, выронив блюдо. Однако бежать было некуда, и череда яростных хлестких ударов обрушилась на ее голову и тело. Уличив жену в тяжелейшей, на его взгляд, провинности, Горпал дал себе волю.
Земля завертелась перед глазами Ратны, но она не стала молить мужа о снисхождении. Пусть лучше убьет! К счастью, его запал быстро иссяк, и Горпал, схватив жену за плечи, втащил ее в кладовку и запер дверь.
– Посидишь взаперти, на воде и лепешках. Зато будешь знать, как выкидывать мясо!
Лепешки и вода не испугали Ратну: в ее семье временами только так и питались; часто у них не хватало денег даже на горстку самого дешевого дробленого риса и капельку горчичного масла.
Девушка думала о другом. О том, как ей придется припадать к стопам мужа, готовить для него еду, служить ему, несмотря на унижения и побои, а потом сгореть вместе с ним на погребальном костре. Она проведет остатки дней в муках и умрет страшной смертью.
Больше ее ничто не радовало, даже свидания с Ниламом. Подумать только, как быстро жизнь потеряла всю радость, надежду и красоту, стала однообразной, унылой, как выжженная солнцем пустыня!
А потом Ратна вспомнила: ребенок! Все свершится намного раньше. И несчастный малыш, даже не успев родиться, погибнет вместе с ней, потому что Горпал ни за что не простит ей измены.
Девушка провела в кладовке несколько дней. Диша, вздыхая, приносила ей еду и милосердно выпускала на несколько минут по нужде. Все остальное время Ратна сидела в углу или лежала на жидкой соломенной подстилке и думала. Никогда еще у нее не было столько времени для размышлений, однако это ни к чему не привело.
Наконец ее освободили, и на следующий день Горпал уехал. Однако его отъезд не принес Ратне никакой радости. Нилам ходил как побитая собака. Легкомысленное развлечение, недолгий любовный пыл обернулись ожиданием неминуемой и жестокой расплаты. Юноша по-прежнему не соглашался бежать, теперь оправдываясь тем, что у них с Ратной есть в запасе несколько месяцев. А она задавалась вопросом, стоит ли уповать на время, каждая минута которого истязает сердце?
Погруженные в невеселые мысли, Ратна и Нилам почти не общались. Жажда любовных утех тоже сошла на нет. Их разлучило то, что обычно объединяет мужчину и женщину.
Ратна представляла себе, как соседки скажут: «И давно ли ты ждешь прибавления в семействе? Твой господин, наверное, рад?» А потом муж одной из самых болтливых возьмет да и заговорит об этом с Горпалом! Или Горпал первым заметит, что она начала поправляться, и заорет: «Ты воруешь мою еду, проклятая шудра, потому и толстеешь!» А затем заподозрит нечто другое, а когда все откроется, быстро догадается, кто виновник.
Вечер и ночь перед возвращением Горпала вновь ознаменовались ненастьем: сначала серая мгла поглотила солнце, а потом над Гангом черным пологом нависли тучи; казалось, они стелются над самой водой. Когда поднялся ветер и хлынул дождь, река бешено вскипела, и одиноко сидевшей в своей комнате Ратне вдруг пришла в голову мысль: хорошо, если в непогоду лодка перевернется и Горпал пойдет ко дну!
Девушка была рада, что сейчас ее никто не видит, потому что едва ли сумела бы скрыть мстительный блеск своих глаз!
Горпал явился под утро. Лодка не затонула, но он был обессилевшим, продрогшим, мокрым с головы до ног.
– Подай гамчу![15]– просипел он, обращаясь к жене. – И завари шафран или имбирный чай!
Горпал, пошатываясь, прошел к кровати и рухнул на нее. Он дрожал всем своим большим телом и никак не мог согреться, а его кашель сотрясал воздух.
Ратна позвала Нилама, и тот сбегал за лекарем. Хмурый важный старик осмотрел больного и сказал, что всему виной непогода: Горпал попал под холодный ливень, вот у него и началась грудная болезнь. Он прописал травы, которые сам же продал Ниламу, и заметил, что, если в ближайшее время больной не выздоровеет, придется купить английские лекарства. Однако юноша знал, что отец скорее умрет, чем станет их принимать.
Так и случилось: прошло немного времени, и Горпал отошел в мир, где нет ни горя, ни боли, где дни ярки, а праздник души нескончаем.
Все это время Ратна, ухаживая за умирающим, старалась быть хорошей женой: заваривала травы, вытирала с его лба пот, отгоняла от ложа мух. Она не думала ни о ребенке, ни о своей вине, ни о вдовьей доле.
Когда Горпал навсегда закрыл глаза, его жена и сын несколько минут стояли молча, потом юноша, зарыдав, припал к ногам покойного, а после повернул лицо к Ратне и очень просто произнес:
– Мы спасены!
– Теперь все решаешь ты? – тихо, словно Горпал все еще мог услышать ее, спросила девушка.
