Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
Обреченные на борьбу за выживание, на приспособление к жизни в насаждаемых условиях, люди живут, соответственно, как могут , а не так, как должно жить по совести и даже по закону («А пока каждый живет как может. Даже у бюджетного чиновника жить получше существует одна возможность – брать взятки. Раньше мы почти не слышали об этом. Сейчас же это происходит сплошь и рядом, вверху и внизу. В этот процесс сегодня втянуты даже простые труженики»). Когда на производстве, где все оклады, ставки, тарифы десятилетиями устанавливались централизованным порядком, а сбыт даже невысококачественной продукции – гарантирован тем же Госпланом, было в одночасье отменено государственное управление и отпущено все на свободу, не подготовленные ни морально, ни технически к подобным резким переменам рабочие, инженеры, директора оказывались именно ни к чему не способны, так что промышленные предприятия обрекались тем самым только на крах («Теперь же узаконили крутую самостоятельность. В этом ошибка наших государственных мужей. Надо было вводить эту самостоятельность медленно – по мере привыкания к ней, по степени готовности работать по новым требованиям»). Т о же с обрушившейся в одночасье политической свободой – люди оцепенели, не зная, кому, а главное – во что верить («десятки партий и движений, и десятки идей, в которых и сами организаторы порой не разбираются») . Когда была одна партия и одна идеология, человек в конце концов что-то мог понять. Но в анархии новых идей и партий уже мало что поняли, голосуя неосмысленно, естественно просто за лучшие обещания, а обещания лучшей жизни опять вырождались в демагогию, оборачивались обманом, ведь за исполнение своих обещаний ни политики, ни партии, придя к власти, ответственности не несут, руководствуясь в своих действиях уже только политической конъюнктурой («Сейчас не знаешь, кому верить, за кем идти. А может быть, это специально партии и движения плодят, чтобы окончательно запутать всех и вся?»). Замороченные и обманутые люди не хотят участвовать в выборах своих политических законодателей – они просто неспособны уяснить уже, в чем же суть предлагаемых выборов, чем одни партии отличаются от других, а безразличное отношение людей к политической жизни освобождает политиков от ответственности окончательно. Главное разочарование – одни стремительно обогащаются, другие же стремительно нищают, и так становится понятным, что одни обогащаются за счет других («Нет места на земле, где бы жили, без исключения, одни богатые. Богатые появляются лишь там, где основная масса беднеет и нищает. Противоестественно думать, чтоб богатые, у которых все мысли и действия направлены на то, чтоб богатеть, оглядывались бы в сторону беднейших и смеривали свои аппетиты, никого бы хотя б не разоряли»).
Люди, в общей массе своей не стремящиеся к обогащению и живущие воспитанными за десятилетия представлениями о необходимом достатке и социальной справедливости, лишаются возможности прожить сносно только на зарплату и всех социальных гарантий, понимая теперь свое существование как угнетаемое – обнищание же, чувство угнетенности все необратимей порождает в людях равнодушие и к труду, и к оставленным за ними самым общим да демагогическим «демократическим правам», к тому же праву на свободное волеизъявление.
Выборы в России обеспечивают победу тем, за кого бы большинство населения не проголосовало, потому что голосует и решает исходы выборов маргинальное меньшинство – а на выборах в местную власть достаточно уже и 25 % от всех голосов избирателей, чтоб выборы были признаны состоявшимися, тогда как неявка на избирательные участки оставшихся 75 % есть такое же волеизъявление гражданское, обнаруживающее истинное отношение граждан к предложенным им на выбор кандидатам, а в еще большей мере – к самой нынешней безликой избирательной системе. При том выборы в органы власти районов, областей, городов отданы на откуп местным администрациям – формирование избирательных комиссий, недопущение наблюдателей открывает широкий простор как для предвыборных махинаций («Даже так: выборы в рабочий день. Отпускали с полдня с условием: обязательно проголосовать – проверим! Надо было набрать квоту. Удивительная квота, когда менее 10 % населения определяют власть для всех»), так и для фальсификаций уже результатов выборов («Администрацию не беспокоит, за кого проголосуют – опыт фальсификаций уникальный: в Липецке больше года длится процесс о фальсификации выборов губернатора в начале 93 года – и вряд ли конец»).
Приватизация в России произошла не в интересах рабочих: они не понимали даже ее сути. И не в интересах производства: управляющий завода назначался чиновниками от Госкомимущества, и оказывался им временный, пришлый человек, который даже зарплатой не зависел, как рабочий, от состояния производства, отчего и выгодней становилось просто сдавать помещения из-под остановленного, разрушенного производства в аренду, а рабочие безропотно голосовали за все решения новой заводской администрации, боясь увольнений за свои питейные грешки. Рабочих не увольняют, но и не платят заработной платы, – не увольняют, чтоб не платить пособий по увольнению. Взыскание долгов по суду – начало бюрократической волокиты, которую рабочий человек, не имея средств на помощь юриста, редко когда осиливает до конца («суды занимаются волокитой по отношению к нам – рабочим, то им не та бумажка, то подпись не та») . Состоянием приватизированного завода и судьбой рабочих не интересуются краевые власти – губернатор, краевая Дума освобождены от ответственности и брать ее на себя добровольно уже не хотят. Профсоюзное движение, как еще одна законная форма защиты рабочими своих трудовых прав, лишилось смысла, если завод не приносит прибыли и его администрация вовсе не заинтересована в рабочих. Профсоюз уже в самом абсурдном виде превращается на заводе в пособника администрации («На заводе остался один член профсоюза, она же председатель профсоюза, она же начальник производства»). Если завод стоит, то рабочие лишаются не только средств к существованию, но и медицинской страховки, так как оплачивать ее должно неработающие предприятие. Совершенно обреченными оказываются те, кто проработал на заводе по 20–25 лет – если все, кто еще здоров и в силах, увольняются и устраиваются на новых местах, то для рабочих предпенсионного возраста, которых и большинство, увольнение равносильно потере трудового стажа, он прекращается, когда человек увольняется с завода и не находит в течение ближайших месяцев нового места работы, а пожилых-то нигде и не принимают на работу («Пытался найти работу. Годы пенсионные – а надо только молодых. “Ты что, спонсоров ищешь, когда дуба дашь” – вот такое можно услышать из уст отдела кадров, да еще от женщины»). В конце концов рабочий человек как таковой оказался выброшен из жизни («У нас в городе весь транспорт с 1 марта переходит на коммерческий уклон. А я как смогу купить билет в автобусе, трамвае, троллейбусе? Где я возьму такие деньги?!»).
Если на рабочих или инженеров еще можно будет выучить, возрождая промышленность, то разруха долгая в сельском хозяйстве пускает на убыль даже не урожаи да надои, а само русское крестьянство – деревенский человек отвыкает от крестьянского труда, научить же кормиться от земли, научить работе на земле почти нельзя, ведь земля – это не станок, а живая почва, равно как земледелие – не производство, а могущая быть утраченной культура пользования землей, требующей разного отношения в разных краях и условиях.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
