Он поцеловал жену на прощание, сказал Ранке, что должен уехать на пару дней по делам, и вышел из комнаты.
После той ужасной новогодней ночи Дирк всего два раза приезжал на виллу в Потсдаме — точнее, на руины, оставшиеся от нее после пожара: один раз вместе с полицейским экспертом, чтобы оформить акт, и второй раз, чтобы забрать документы из почти не пострадавшего от огня рабочего кабинета. Сейчас он жил в центре города, в квартире, которую так любила Беттина, — неподалеку от клиники, на Розенталерштрассе. Его совершенно не угнетало то, что каждое утро приходилось ехать через весь город на работу. Это было своего рода покаяние. Айзенхут кивнул портье и вышел на улицу. На него сразу обрушились шум и лихорадочная суета города. Он остановился и сделал несколько глубоких вдохов. Его поглотила, обогнув с двух сторон, кричащая и смеющаяся орда туристов, направлявшаяся к отелю «Хакешен Хофен». У обочины рядом с ним остановилось такси, и водитель вопросительно взглянул на него. Айзенхут отрицательно покачал головой, дав понять, что не нуждается в его услугах. После посещения Беттины ему всегда хотелось прогуляться, тем более что дом был в двух шагах. Дирк пересек улицу и, пройдя сотню метров, повернул на Нойе-Шонхаузерштрассе, где стоял его дом.
Вероятно, Дирк пережил бы эту трагедию легче, если бы у него не было возможности предотвратить ее. Когда он вернулся после праздничного вечера в институте, дом уже был объят пламенем. Из-за мороза и проблем с водой прошла целая вечность, прежде чем пожарные смогли проникнуть в пылающий ад. Беттина выжила чудом. Врачу «Скорой помощи» удалось вернуть ее к жизни. Но ее мозг из-за задымления долго не получал кислорода. Слишком долго.
Дирк до сих пор не преодолел последствия шока и отдавал себе отчет в том, что это была его вина. Он совершил страшную, непростительную ошибку, ошибку, которую ему никогда не удастся исправить.
Сегодняшний день мог стать судьбоносным. На протяжении недель, месяцев он собирал информацию, которую анализировал и переводил на общепонятный немецкий язык, чтобы обзавестись соратниками в борьбе. Его усилия увенчались успехом: общественный инициативный комитет «Нет ветрякам в Таунусе» насчитывал свыше двух сотен членов и в десять раз больше сочувствующих. Это была его идея — незадолго до заседания общественного собрания еще раз осветить данную тему на телевидении. Он обо всем позаботился, и сегодня во второй половине дня должны были состояться съемки. Как много от этого зависело! Его противники должны были понять, что имеют дело не с горсткой сумасшедших, а с сотнями граждан, выступающих против безумной идеи создания парка ветрогенераторов.
Янис Теодоракис вышел из душа, вытерся полотенцем и с сомнением провел пальцами по небритому лицу. В принципе, ему нравилось ходить с трехдневной щетиной, но перед телезрителями будет лучше предстать в более аккуратном, ухоженном виде. Побрившись, он прошел в спальню, где подверг тщательной инспекции свой гардероб. Не будет ли выглядеть костюм слишком претенциозно? Когда-то Янис ходил на работу в костюме и галстуке, но эти времена давно прошли. В конце концов он остановил свой выбор на джинсах в сочетании с белой рубашкой и пиджаком «Сакко». С тех пор, как хозяйство начала вести Ника, платяные шкафы были заполнены аккуратно выглаженной одеждой. Янис разложил джинсы и рубашку на двухместной кровати, вид которой несколько омрачил его хорошее настроение. Рики спала на диване в гостиной или вообще на полу, поскольку лежать в кровати, по ее словам, не могла из-за болей в спине. Она уже давно молча страдала под бременем забот, которые взваливала на себя изо дня в день, но никогда не призналась бы в этом. Магазин, работа в приюте для животных и в школе дрессировки собак, организационная деятельность в общественном инициативном комитете — все это требовало много времени, и на личную жизнь почти ничего не оставалось. Результатом столь напряженного ритма и стали боли в спине, которые регулярно вынуждали ее прибегать к услугам мануального терапевта и, как он подозревал, служили удобным предлогом для того, чтобы отказывать ему в близости.
Янис покинул спальню и прошел на кухню. Кошки, сонно нежившиеся на солнце, лежа на стульях, тут же спрыгнули на пол и выбежали на террасу через специально вырезанную для них дверку. Животные, которых Рики, движимая своей безграничной любовью к братьям меньшим, приносила домой, действовали ему на нервы. К обеим собакам Янис относился более или менее терпимо, но совершенно не переносил кошек, этих надменных проныр, повсюду оставлявших свою шерсть. Те отвечали ему взаимностью, выражая в его адрес презрение и пренебрегая его обществом.
Проникавший через окно яркий солнечный свет заливал кухню. Стоял прекрасный летний день, идеально подходивший для телесъемок. Янис налил себе кофе и намазал кусочек свежего хлеба маслом и земляничным джемом. Его бесцельно блуждавшие мысли опять вернулись к Нике, что последнее время происходило довольно часто.
Поначалу он обращал внимание лишь на ее странную внешность: причудливая одежда, невероятная прическа, совиные очки. Говорила Ника очень мало и была настолько сдержанной, замкнутой и незаметной, что он порой забывал о ее присутствии в доме. Он ничего не знал о ней, и она не интересовала его — вплоть до происшествия, случившегося три недели назад.
Вызвав в памяти этот случай, который изменил все, Янис почувствовал волнение. Тогда он спустился в подвал за бутылкой вина к ужину и, поднявшись обратно, увидел, как из ванной вышла Ника — совершенно обнаженная, с зачесанными назад мокрыми волосами. Несколько секунд они в ужасе смотрели друг на друга, после чего он поспешно удалился в направлении лестницы, бормоча под нос извинения. Ни один из них не упоминал об этой непредвиденной встрече, но непринужденность их отношений улетучилась. Образ обнаженной Ники прочно засел в его сознании. С тех пор, когда Янис лежал один в постели, а рядом на полу посапывала Рики, он думал только о Нике. С каждой целомудренной ночью его влечение к ней становилось все сильнее и со временем превратилось в наваждение, причиняя ему страдания. Если бы он дал ревнивой Рики хотя бы малейший повод для подозрений в неверности, разразился бы страшный скандал. Но даже подобная перспектива не могла воспрепятствовать его грезам об обнаженных грудях Ники.
— Ника, — пробормотал он, испытывая сладостное и вместе с тем мучительное чувство, которое теперь неизменно вызывало у него ее имя, произнесенное вслух. Воспоминание об их встрече, перераставшее в необузданные фантазии, завершавшиеся отнюдь не его постыдным бегством, не давало ему покоя. — Будь ты проклята, Ника.
Главный комиссар уголовной полиции Оливер фон Боденштайн стоял перед зеркальной дверцей платяного шкафа и с угрюмым видом повязывал галстук. Что за бредовая идея устраивать свадьбу утром в понедельник, вынуждая тем самым работающих гостей брать выходной! Оливер окинул критическим взглядом свое отражение в зеркале. Хотя он и втягивал живот, тот, к его крайнему неудовольствию, все равно выпирал над брючным ремнем. Вчера вечером стрелка весов впервые в его жизни зашла за отметку 90 килограммов, и это явилось для него весьма неприятным сюрпризом. До центнера ему не хватало всего каких-то девяти килограммов! Если он не прекратит каждый вечер ужинать у родителей, опорожняя на двоих с отцом бутылку красного вина, то в скором времени брюки просто перестанут сходиться на талии.
