Пьяри безмятежно спала у меня на руках…
Неожиданно для себя я нежно погладил Пьяри по голове и вдруг заметил, что ночь уже проходит.
— …Позавчера приходил полицейский. Он видел Пьяри, — услышал я голос Сауно. — Что ты продал сегодня?
— Ты соткала хорошую пряжу. Я отдал ее, чтобы сделали покрывало.
— Мне нужна юбка.
— У Харлала буйволица опять буйволенка принесла.
Сауно рассмеялась:
— Как он ни молит бога, что коровы, что буйволы у него всегда приносят бычков. А с бычка какой прок? Хорошо, что у нас Сукхрам стал зарабатывать.
— Да, Сауно. Он оказался толковым парнем. Совсем не то, что другие. Позавчера я ходил в нагале[15], его очень хвалил Чандан.
— Какой Чандан? Тот, что катает горшки и колдует на маргхате[16]?
— Да. Он сказал, что если Сукхрам осилит науку о травах, то, наверно, сможет покупать Пьяри серебряные украшения.
— Пьяри своевольная девчонка. Я видела, как она вытащила у него из тюрбана все деньги, все, что он заработал за день.
— Куда это он запропастился?
Лицо Сауно опечалилось. Она задумалась.
— И Пьяри нет.
— Девчонка опять пропадает у канджаров.
— Как бы Сукхрам не обиделся, а?
— Все в руках всевышнего. Но, по-моему, он очень любит Пьяри.
— Еще бы, ведь это она привела его в наш дом.
— Что из того? Ты-то любил его мать, а не его.
— Ты опять за свое? — насторожился Исила.
— Теперь-то чего злиться? — рассмеялась Сауно. — Помнишь, как однажды я рассердилась на тебя и ушла к другому в соседнюю деревню, а ты решил через суд привести меня обратно?
Исила молча разжег трубку и сделал несколько затяжек:
— Как бы Сукхрам не обиделся, — повторил он.
Сауно зевнула.
— Я лягу. Спать хочется, — сказала она.
«Я кажусь им странным? Почему я не танцую, не пью? Почему до сих пор без женщин? В моих объятиях спит Пьяри. Она моя жена. Однако почему она тогда бегает к канджарам? Если эта дрянь еще раз уйдет от меня, я ее проучу! Негодная тварь!» — вспыхнул я.
Но я не умел долго сердиться, и постепенно мрачные мысли покинули меня. Неожиданно мой взгляд упал на виднеющиеся вдали стены крепости; серп луны повис над ней и осветил ее. Как зачарованный смотрел я на открывшуюся передо мной картину. Когда-нибудь я стану владельцем крепости! Когда я сделаюсь ее хозяином, то поселю в ней натов. Их женщины будут прятать лицо от посторонних мужчин, они заживут другой жизнью. Люди будут уважать натов и почтительно их приветствовать…
Внезапно прекрасное видение исчезло, я покрылся холодным потом. О чем это я размечтался? Наты — и вдруг почтительное приветствие! Тхакур — один я, а они низкие люди, преступники и воры. Нет, им там не место. Безумие охватило меня. Я почувствовал, что синие горы зовут меня. Веками люди слышали о том, что в густых девственных лесах живут отшельники-йоги, для которых нет ничего невозможного.
А если овладеть их тайной, разве я не смогу стать раджой? Да, да, раджой! Я ясно представил себе, как еду в большой машине. Раджа, наверное, каждый день ест хлеб с патокой, вот почему у него такие розовые щеки. А какие драгоценности сверкают в его ушах! Вокруг него суетятся слуги. А полицейские, почтительно склонившись до земли, приветствуют своего повелителя. Как все красиво, какой вокруг блеск! У меня даже в глазах помутилось. Натни пляшут и поют песни в честь раджи… Я хочу быть раджой!..
Если бы мне удалось скопить много денег, я мог бы жить, как они. Я бы перестал быть натом. Я ведь не из их племени. Поехал бы в Ахмедабад или Калькутту и показывал там свое искусство. Я бы мог хорошо заработать. Стал бы большим человеком. Какие трюки и фокусы я знаю! Недаром Манохар-портной говорит, что я — на редкость ловкий акробат.
У меня было бы такое же поле и сад, как у ната по имени Бхикам. Моей Пьяри не пришлось бы готовить еду, готовили бы другие, а она бы только ела. Ей не надо было бы зарабатывать на жизнь.
Я размечтался и так громко вздохнул, что Пьяри на минутку проснулась. Она посмотрела на меня, и я впервые почувствовал, что теряю голову от ее красоты.
— Ты — мой мужчина! — Пьяри обвила меня руками и залилась счастливым смехом. Уже совсем рассвело. Показались первые лучи солнца. Пьяри спала, положив голову мне на плечо. Заснул и я.
Меня разбудил крик Сауно:
— Да встанешь ли ты наконец! Милостивый боже! Такая холодная ночь, а они спят на улице. Подумаешь, какой стеснительный! Ты же не чужой нам. А если моя девочка простудится, а?
И она принялась тормошить Пьяри. Я сел и стал протирать глаза. Мне и вправду было стыдно. Бхура, просидевшая до рассвета у нашего изголовья, была свидетельницей этой ночи. Увидев, что я смотрю на нее, Бхура радостно завиляла хвостом. Конь Гхора тоже размахивал хвостом, отгоняя слепней, а когда они особенно досаждали ему, бил копытами о землю.
Я встал и закурил бири. Крестьяне уже потянулись на поля, а их чумазые детишки играли в уличной пыли. Натни с кувшинами на головах цепочкой шли к колодцу за деревней. В воздухе пахло свежеиспеченным хлебом.
Пьяри смущенно поднялась с земли и убежала. Я пошел умываться, а когда вернулся и сел на топчан, в хижину вошла Пьяри, неся только что испеченные лепешки. Она уже успела повязать голову платком. Лепешки были густо смазаны маслом, а сверху политы соусом из красного перца.
— Какие сегодня вкусные лепешки, — похвалил я.
— Еще бы, иначе и быть не может, — усмехнулась Сауно.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Да я каждый день пеку эти самые лепешки, но ни от кого ни слова похвалы, а она вот испекла — теперь только и разговору!
Я смутился, но в голосе Сауно не было ревности, она просто шутила, а ее глаза радостно сияли.
— Послушай, Сукхрам! — позвала она.
— Да!
— Ты что, не собираешься на работу?
— Нет, у меня все тело ноет.
— Вот что значит проспать ночь на сырой земле.
Я улыбнулся, вместе со мной улыбнулась и Пьяри.
— Ты что смеешься? — напустилась на нее Сауно. — Принимайся-ка за дело, я с самого рассвета толкусь у плиты, а ты еще воды из колодца не принесла. Твой отец вконец тебя избаловал. Ну подожди, негодница! Я до тебя доберусь!
Пьяри схватила кувшин и убежала…
