Официант понимающе кивнул.
— Принесите ей только сок. Без всякой водки! — решительным тоном вмешался Волгин, и когда официант исчез, недовольно буркнул: — Когда же это ты успела пристраститься к алкоголю?
— Что ты, па, я совсем не пью алкоголя. Просто однажды Сережка угостил меня «Отверткой», и мне понравилось.
— А! Это твой новый кавалер, поэт-авантюрист? — Волгин недовольно поморщился. — Как бы тебе эта дружба не вышла боком… Знаешь ли, что делали с поэтами во времена Платона и Аристотеля? Их высылали, вместе с прокаженными, за пределы города!
— Но Сергей — очень талантливый поэт!
— О да, это видно по его псевдониму — Алмазов. Только полные идиоты и Нобелевские лауреаты могут претендовать на подобные псевдонимы. Ладно, ты давай что-нибудь ешь… тут вот, видишь, какие красивые пирожные я для тебя заказал?
Глядя, как Ирис осторожно взяла двумя пальчиками посыпанную сахарной пудрой корзиночку с кремовой розочкой, Волгин вздохнув, подумал о том, что лучше бы вместо аристократичной внешности Бог подарил Ирис немного мозгов и умение разбираться в людях. Погубит ее этот амбициозный и бестолковый поэт Сережка Алмазов, непременно погубит!
Реальный русский поэт Борис Николаевич Алмазов (1827–1876), родом из Вязьмы, дружил с А.Н. Островским и Апол. Григорьевым, публиковал статьи и пародии в жур. «Москвитянин» и «Русский вестник» и прославился сатирическими поэмами «Похороны русской речи» и «Учебно-литературный маскарад». Был сторонником «искусства для искусства», критиковал реализм Пушкина, самые значительные его произведения созданы в жанре пародии.
2 ОКТЯБРЯ 1982 ГОДА. МОСКВА. 20.00 КОНСПИРАТИВНАЯ КВАРТИРА ДИССИДЕНТОВ
Пока вино разливали по пыльным граненым стаканам со следами то ли чайных, то ли коньячных бурых потеков, поэт-диссидент Сергей Алмазов, в «вареных», недавно купленных у фарцовщика джинсах и черной водолазке, с броским лимонно-апельсиновым шарфом на горле, встал в театральную позу и продекламировал:
Я входил вместо дикого зверя в клетку. Выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке. Жил у моря. Играл в рулетку. И обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира.
Трижды тонул, дважды был распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город![1]
— Гениально! — раздались жидкие аплодисменты.
Толстый и небрежно одетый, с отпущенными до плеч волосами парень отхлебнул «из горла» жигулевского пива, и с видом знатока принялся нарезать прямо на газетке черный хлеб и сало. Рядом с ним сидела полноватая девушка с выкрашенными зеленкой волосами и такими же изумрудными ногтями. Напротив парочки хиппи сидела и дочь крупного партийного чиновника, Ирис Волгина. Ее сюда привел, как нетрудно догадаться, помпезный Алмазов.
Было здесь и еще несколько странных «богемных» личностей. Художник-галерист с холеными ногтями и тощей бородкой. Ярко напомаженная, в сапогах на аршинных каблуках, студентка театрального института. Молодой писатель, неряшливо одетый в мятую клетчатую рубаху и беспрерывно курящий одну сигарету за другой. Напротив сидел бард в серой водолазке, пришедший «на сходку» в обнимку со своей гитарой. Алмазов скромно поклонился:
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя. Жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок. Позволял своим связкам все звуки помимо воя. Перешел на шепот. Теперь мне — сорок…
— Как это, сорок, Сергей, когда тебе еще только двадцать? Это для рифмы ты так придумал? — удивленно заметил длинноволосый хиппи.
— Да это ж не мои стихи. Я так еще работать не умею. Эх, мне одни лишь пародии хорошо удаются! А на настоящего поэта — еще учиться и учиться… Я вам Бродского процитировал. Великий человек! Видит страну без иллюзий! Он сложил эти строки в 1980 году, когда вся пишущая шелупонь захлебывалась в лживых восторгах об Олимпиаде.
— И эту Олимпиаду все развитые страны мира проигнорировали, к чертовой бабушке. Из-за ввода наших войск в Афганистан, — отозвался хиппи. — И правильно сделали! Какая мы, елки-палки, сверхдержава, если в космос летаем, а пива нормального в стране нет! Жигулевское, разве это пиво? Пена, как от стирального порошка! У америкашек, небось, пиво получше будет.
— Я тоже солидарна с Америкой, — убежденно заметила студентка театрального института. — Нечего нам лезть на чужую территорию. Что, своей мало? А сколько денег уходит на эту войну! Лучше бы пустили эти деньги на производство нормальной одежды и обуви. По магазинам целый день ходишь — и ничего не купишь! А сколько наших парней погибает почем зря в этом треклятом Афгане! Сейчас же в армию страшно идти служить из-за треклятого Афгана…
Народ одобрительно закивал головами. Квартира диссидентского сборища тонула в клубах сизого сигаретного дыма.
— Мне туфли для школьного выпускного бала… через Внешторг доставали, — пожаловалась полноватая девочка-хиппи с изумрудными волосами. — Решила, дура, сшить белое платье — на школьный выпуск, как на свадьбу. А в магазинах белые туфли оказались только в закрытых центрах для новобрачных. А там требуют бумажку о предстоящей регистрации в загсе! Вот ужас-то! Спасибо, мамина знакомая «со связями» во Внешторге помогла…
— В магазинах шаром покати, а оружия накопили столько, что можем планету взорвать, — решительно добавил поэт Сергей Алмазов. — Бред, кому мы нужны! Кто собрался на Союз нападать? Может, Америка? Чушь! Она и без нас прекрасно живет. Да и что Америка с нами делать будет? Допустим даже, завоюет она Советский Союз. Потом ей же наши 280 миллионов кормить придется!
— Не будет никакой Третьей мировой, — определенно выдохнул художник с бородкой. — Надо быть параноиками, чтобы весь госбюджет тратить на оборонку! Как же, везде шпионы! Везде враги! Бред, паранойя! Ладно, давайте, как настоящие патриоты, выпьем за то, чтобы политики наши наконец-то образумились!
Народ чокнулся мутной жидкостью. Потом хором ругали тоталитаризм. Вспоминали еще Джорджа Оруэлла и его, практически публицистическую прозу — повесть «Скотный двор» и роман «1984», бесстрашный сарказм на советский строй, написанный еще в 1948 году в Лондоне. Мол, кто бы мог подумать, что английский писатель, создавший этот роман, окажется таким пророком! На дворе — конец 1982 года, живем-то, хронологически, почти в том самом времени, о котором писал великий Оруэлл! И не удивительно, что роман относится к категории «запрещенных». Если КГБ обнаружит у кого самиздатовскую, переводную с английского копию романа «1984», то наверняка «пришьет» дело за диссидентство. Ни в одной стране мира нет такого мрачного тоталитаризма, как в Союзе! Проклятая система мешает жить всем нормальным людям…
— Страна дураков. Даже единственный нормальный продукт, что мы умеем делать, русскую водку, и то в продаже не найдешь, — проскрипел в досаде бард и гневно ударил по струнам своей гитары. — Свалить бы отсюда… Понюхать запашок загнивающего капитализма. Уехать бы в Америку, к чертовой бабушке. Вот только как?!
