«Посланные для разъяснения обстановки джуры, конечно, что-то разузнают, но лучше услышать новости самому, без пересказа с неизбежным при спешке перевиранием».
В крепости имелось несколько фонарей, подсвечивая одним из которых можно было бы существенно облегчить себе дорогу в такую беспроглядную ночь, но Аркадий воздержался от подсветки при передвижении. После последнего, но далеко не первого покушения выказывать свой путь светом ему не хотелось.
«Проклятая темень, чтоб ее черти взяли! Ноги без всяких врагов можно переломать или в грязюке вываляться. Хотя с чего чертям, чьим временем ночь и является, облегчать людям жизнь? Но пускать перед собой факелоносца или фонарщика – всем заявлять о своем присутствии. Невольно песня вспоминается: «Вот пуля прилетела и ага!..» На хрен! Не хочу агакаться, лучше нижними конечностями рискну. Но что же подвигло турок на такую авантюру и какая сволочь им о существовании незаминированных проходов стуканула? И как они через ров с водой перебирались? Если бы они попытались засыпать, то точно бы были обнаружены заблаговременно и о взбирании на вал только мечтать могли. Как их часовые проворонили? Загадка на загадке, авось Гуня хоть на некоторые уже ответы знает».
Кто-то бежал навстречу, не заботясь о приглушении шагов. Аркадий на всякий случай приподнял большим пальцем правой руки крышку кобуры одного из своих револьверов и положил ладонь на удобную рукоять.
«Конечно, сейчас по крепости много гонцов должно бегать, но… с оружием в руке чувствуешь себя спокойнее. Особенно если твою шкуру множество людей считают ценным трофеем. А я не прочь ее еще сам поносить, причем желательно в непродырявленном виде».
Несшийся не разбирая дороги казак пролетел было мимо, но уже за спиной характерника и охранников неожиданно затормозил и остановился, вызвав тем самым очередной приступ паранойи у Аркадия, чья рука невольно потянула револьвер из кобуры.
– Пане Москалю, це вы?
– Я, – не стал разыгрывать инкогнито он. То, что гонец мог искать одного из известных атаманов, удивления не вызывало. Развернувшись, всматривался в фигуру, показавшуюся смутно знакомой, окликнувшую его: не делает ли она подозрительных движений?
– Це я, Иван Малачарка, вы ж мене послалы у бастион. Беда у нас, пана Дмитра дуже тяжко поранено.
– Чтоб меня… Веди срочно к нему.
Гонец, громко топая, пробежал мимо характерника с охраной и помчался к входу в бастион. Хочешь не хочешь, а и им пришлось резко надбавить ход, но за быстроногим казаком угнаться не удалось, тот действительно бежал, не обращая внимания на риск скоростного передвижения в темную, безлунную ночь, да еще при ветре и дожде.
«Собственного джуру не узнал, что не есть гут. Правда, от волнения и усталости голос у него здорово изменился. Ох, как не вовремя ранен Гуня, как не вовремя… и будем надеяться, что рана не настолько серьезная, он же здесь не просто главный зам Татарина – единственный. Остальные командиры и близко по рангу и уважению не стоят. Пока он будет выздоравливать, и мне придется часть его функций брать на себя. Не было печали – черти накачали».
Возле бастиона вывесили освещение, так что, пробегая, удалось бросить взгляд на лежавшие у вала тела. Неожиданно – для такого-то короткого боя – многочисленные. За сотню точно, может, даже несколько сот. Рассматривать их подробнее не было времени, вслед за хекавшим от усталости, но не сбавлявшим темп передвижения проводником поднялись на «третий этаж», где невдалеке от выхода на вал и лежал раненый. Бег и подъем по лестнице дались неожиданно тяжело, появилась одышка, резко усилилось сердцебиение. В светлом (при трех-то керосиновых лампах) помещении, бастионном каземате с ощущаемым сразу запахом сгоревшего пороха.
Одного взгляда на Гуню Москалю-чародею хватило, чтоб определить, что он уже не жилец. Бледное до синевы лицо, обильная кровавая пена у рта, лихорадочный взгляд… но взгляд осмысленный. Увидев вошедших, знаменитый атаман даже попытался изобразить улыбку.
– О, а от и характерник, тильки мени вже и нихто не поможе. Усе, що Бог видмиряв (отмерил), прожив. Звыняй, Аркадию, якщо у чомусь був неправ, видхожу на суд божий.
И, коротко хрипнув, закатил глаза и умер.
Не был Дмитрий попаданцу другом, но смерть атамана для него стала шоком. Подойдя к уже бездыханному телу, попытался нащупать пульс, видя, что бесполезно, но боясь отказаться от слабой надежды на ошибку. Осознав безусловность ухода из жизни Гуни, снял шапку, другой рукой закрыл ему глаза, широко перекрестился.
– Господи, прими его грешную душу. Святым человеком он не был, но веру христианскую защищал, как мог, и погиб за други своя.
Постояв молча несколько секунд, отдавая, таким образом, дань уважения погибшему, обернулся к старшему джуре Гуни, молодому, с гладко выбритым подбородком и густыми, но недлинными усами казаку:
– Что вы атамана не уберегли, Остап?
– Так хто ж знав, що Юшко його у спину вдарыть?
– Что?! Так его свой убил?! Какой Юшко?
– Та ж Недайвода, щоб йому чорты у пекли покою не давалы, тай до Страшного суду. Турки лизлы як скажени (сумасшедшие), мы палылы у них из крутякив (револьверов), ох добру зброю ты придумав, а Юшко сзаду пидкрався та у спину атаману шаблюкою вдарыв. Да так, що й кольчугу пробыв.
– Я так понял, что вы его живым ловить не стали?
– Живым? – изумился джура. – Вин же, падлюка, атамана вбыв. Мы його у капусту порубалы.
– Вбыв-то он, а гроши хто йому за це дав, га?! Ты знаешь?! Недайвода ведь за копейку удавиться мог. Раз на такое дело пошел, наверняка ему немало заплатили. Кто?
Аркадий знал лично убийцу, известной личностью среди запорожцев был казак Юшко Недайвода. Фантастический, невероятный жлоб, у которого посреди моря соленой воды не выпросишь. Но в число хоть сколь значимых ценностей он собственную жизнь не включал, лез в любое предприятие с самым сомнительным исходом, если там виднелась возможность сорвать приличный куш. Даже по меркам запорожцев, жаднюга был редкостным отморозком без малейших признаков трусости. Стать начальником ему не светило ни в коем разе, но определенным уважением Юшко пользовался.
«Господи, хорошо хоть не грек, а свой же казак убивал. А то ведь нам с Татариновым пришлось бы здорово попотеть, чтоб удержать запорожцев от расправы над греками в крепости. Без того нехорошие слухи об их связях с турками ходят».
Явно растерянный Остап только развел руками. Немедленно совершая месть за покушение на атамана, казаки о поиске настоящих виновников не подумали.
– И где Гуня?! – распихивая стоявших в проходе запорожцев, в каземат ворвался расхристанный и очень взволнованный казак.
– Нету его. Погиб. А зачем он тебе понадобился? – заинтересовался Аркадий.
– Вот бяда… Татарин тожа сгинул.
– Как сгинул?! – Характерник, который как пыльным мешком по голове из-за угла получил, широкими шагами рванул навстречу пришедшему и навис над крепким, но не слишком высоким донцом.
