— О чем ты думаешь? — спросила его Кароль.
— О Штатах.
— Все еще! Определенно, ты не можешь о них забыть!
— Я и не хочу о них забывать, — ответил он.
— Неужели ты был там так счастлив?
— Да… достаточно…
— Этому была причина?
— Да нет… может быть, из-за перемены…
— Ты там не влюблялся?
Она расспрашивала его, высоко вздернув подбородок, взгляд острый, и сама настолько проницательная, уверенная в себе, наглая, что он держался настороже.
— Нет, — пробормотал Жан-Марк.
— Что? Ни в кого?
— Ни в кого!
— Мне это приятно!
Он не ответил, раздраженный тем, что каждое его слово она истолковывала в свою пользу. Перед ним ехал какой-то автомобиль. Жан-Марк нажал на газ, обогнал его, едва не задев, резко свернул вправо. Сознательная неосторожность. Это разрядило ему нервы. Он долго и тяжело дышал. Еще этот лоскуток обожженной кожи во рту. Какая нелепость…
— Ты мог бы мне написать! — продолжала Кароль.
— О чем?
— Тебе нечего было мне сказать?
— Нет.
Необходимость следить за дорогой давала ему возможность не глядеть на Кароль, но он угадывал ее присутствие, ее движения, дыхание, тепло. Жизнь ее кожи под платьем. В голове возникали воспоминания. Чем сильнее он пытался их гнать, тем отчетливее они становились. Кароль прикоснулась к его руке, державшей руль. Его тут же охватило желание, но он совладал с собой. Сделав большое усилие над собой, он взял эту легкую, мягкую, ласковую руку и отстранил.
— Что такое, Жан-Марк?
Он пробормотал:
— С этим покончено, Кароль. Не надо больше никогда. Того, что было между тобой и мной…
— То, что произошло между мной и тобой, — сказала она горячо, — ты не вычеркнешь, будешь напрасно стараться! Думаешь, сама я не пыталась? Этим летом без тебя я совершила путешествие в прекрасную страну и ничего не увидела… ничего не увидела из-за тебя, из-за нас… О! Жан-Марк!..
Ее низкий, бархатный голос волновал его. Она взяла сумочку, машинально достала из нее пудреницу, стала щелкать замком. Он вдыхал аромат ее духов. Кароль молчала. Ее рот был полуоткрыт, глаза затуманились. Жан-Марк боялся смотреть на нее. Он считал себя сильным после Америки. Неуязвимым, неподкупным, потому что провел каникулы вдали от нее. И вот, при первом же случае снова поддался ее обаянию. Вся мерзость возвращалась вновь. Он сглотнул слюну. Во рту у него все горело.
— Ты не можешь на минуту остановиться? — спросила она. — У меня болит голова.
Половина седьмого, а Жан-Марка все нет! Даниэль ничего не понимал. Он хотел снова позвонить в Париж, чтобы узнать, давно ли уехал брат, но не мог оставить свой наблюдательный пост у входа в вокзал в Шатодёне. Что до остального, то он нисколько не беспокоился. Оптимист по характеру и по отношению к жизни, он отказывался думать о катастрофах, прежде чем мог увидеть их своими глазами. Наверное, Жан-Марк задержался из-за каких-нибудь технических неполадок. Устав ходить взад и вперед, Даниэль сел на свой чемодан, набитый до отказа и перевязанный веревками. Он давно не мылся, падал от недосыпания, а в желудке у него не было ничего после чашки кофе, проглоченной утром в привокзальном буфете. Семь сантимов в кармане. С этим он высадится в Париже. Подвиг! Кончиками пальцев он гладил через ткань лежавшего на земле холщового мешка двух фенеков[4], привезенных из путешествия. Их продал ему на корабле один старый легионер за десять франков: самца и самку. Животные были совершенно ручные, не кусались, не пытались бежать… Но и они были голодны, бедняги! Даниэль раскрыл мешок. Появились две маленькие головки. Огромные уши, безумные глаза, подрагивающие носы. Он хотел почесать им мордочки — они, испугавшись, свернулись клубком. Даниэль закрыл мешок и с отчаянием подумал: «Я никогда не смогу держать их дома. Кароль не захочет. Придется их отправить к тете Маду».
На площади собирались люди. Прошел носильщик с чемоданами. Даниэль прислонился к стене и ссутулился. Над головой висела афиша, которую он выучил наизусть: «Посетите замки Луары!» Это было смешно! И все эти белые лица! Он видел их несколько на грузовом судне, но на земле впечатление было сильнее. У всех такой болезненный и озабоченный вид! Беззаботность — это что, удел чернокожих? Даже в своей нищете они казались расслабленными и счастливыми. Они слились с природой. А здесь уже и не знали, что такое природа! Даниэль чувствовал, что, размышляя об этом, приближается к какой-то великой идее, но всякий раз, когда он, казалось, вот-вот готов был ее постичь, она от него ускользала, подвижная и блестящая, как змея, которую он видел у своей хижины где-то к северу от Бондуку. Он попытался вспомнить название деревни. Бесполезно. Сон затуманил ему сознание. Как только его глаза закрывались, он вновь видел перед собой джунгли, размытые дождем тропы, громадных бабочек, летающих вокруг штормовой керосиновой лампы, не гаснущей на ветру, тараканов на облезлых стенах больницы, хирурга, склоненного над столом, — потный лоб под белой шапочкой, алая кровь на эбеновой коже. Какая разница между той Африкой, о которой он мечтал, и той, которую увидел! Менее живописная и более загадочная. У него там остались друзья: доктор Пуарье, доктор Лекошель, Тюгаду, бывший жандарм, открывший бакалею в Каламоне, местный шофер Иссиака, который хохотал во весь белозубый рот, ведя джип через болота, кишащие мухой цеце… Увидит ли он этих людей когда-нибудь снова? Два минувших месяца значили для него больше, чем вся прожитая жизнь. Сейчас он был уверен, что имеет полное право говорить как настоящий мужчина. И ему еще предстоит возвращаться через две недели в лицей! Какая насмешка! Охрипший громкоговоритель сообщал о прибытии и отправлении каких-то заурядных электричек. Без пяти семь! «Что за безобразие?» — проворчал Даниэль, поднимаясь с чемодана. И в этот самый момент он увидел синий «ситроен», направлявшийся к вокзалу. За рулем был Жан-Марк. Едва не закричав от радости, Даниэль из чувства собственного достоинства сдержался и принял мужественный, безучастный вид.
— Привет, старик, — сказал Жан-Марк, выходя из автомобиля.
Они крепко пожали друг другу руки.
— Это и есть новая тачка? — спросил Даниэль. — Шикарная!
— Да, неплохая. Ты давно меня ждешь?
— Порядочно.
— Идиотизм! Я выехал вместе с Кароль, и по дороге она заболела… О, ничего страшного!..
— Не уверен, — заметил Даниэль. — Болезни Кароль никогда не бывают страшными, но она с ними всем осточертела!
— Мне пришлось везти ее обратно в Париж. Потом, возвращаясь, я попал в пробку… Вот так, все неприятности сразу! По крайней мере, ты не очень волновался?
— Я и не такое видел в Кот-д’Ивуар! — заявил Даниэль, громко рассмеявшись. Как житель африканской глубинки. И взял чемодан. Жан-Марк поднял мешок и тут же поставил его на место:
