В комнате повисла гнетущая тишина. Бесшумно открылась дверь, и в столовую вошла горничная. Она поставила перед собравшимися тарелки с аккуратно разложенным на них бигусом,[3]забрала супницу и пустую посуду и так же тихо вышла.
— А знаешь, Игорь, я не соглашусь с тобой, — ска-зал Чигирев, когда дверь за горничной закрылась. — С одной стороны, ты, конечно, прав. Но с другой, говоря о том, как добиться заданного результата, мы опять придем к необходимости конкретных действий. Надо предотвратить убийство какого-то политика или способствовать свержению другого. Надо содействовать назначению одного генерала и отставке другого. Ведь не только сознание нации влияет на события, но и происходящие с народом коллизии влияют на его менталитет. И что греха таить, все мы дети своего времени. Мы живем представлениями и надеждами, бытовавшими в ту эпоху, которую мы считаем своей. На самом деле нас не очень волнует, как жили наши предки, нас волнует, как живем мы в своем времени. Обрати внимание, как Ваня выбрал цепочку событий, которые предложил изменить. Ведь он себя вполне ощущает поляком, живущим в тысяча девятьсот восемьдесят втором году. Больше всего ему не нравится в Польше социализм, Ему претят власть коммунистов и экономические неурядицы. Вот он и предложил предотвратить появление коммунизма. Полякам коммунизм был принесен извне, в ходе Второй мировой войны. Он предложил предотвратить и ее. И наконец, Ваня прекрасно знает, что слабость Польши перед началом Второй мировой во многом связана с тем, что это было очень молодое государство. До восемнадцатого года оно было разделено между тремя великими державами, «Вот если бы не было раздела Польши в конце восемнадцатого века, может быть, она и в тысяча девятьсот тридцать девятом отстояла бы свою независимость», — думает он. И предлагает предотвратить раздел. Правильно я говорю, Ваня?
Янек мрачно кивнул и, помолчав, добавил:
— Если можно, называйте меня Янеком, пожалуйста.
— Хорошо, Сергей, и что ты всем этим хочешь сказать? — спросил Крапивин.
— Только то, что, выбирая точку для изменения истории, мы с вами прежде всего исходим из интересов жителей России начала двадцать первого века, — ответил Чигирев. — Сознательно или нет, но мы хотим обеспечить наилучшие условия тем, кто родится в открытых нами мирах в конце двадцатого века в России. Самим себе то есть. Когда мы попали в семнадцатый век, у нас не было выбора. Но сейчас перед нами девять миров. Как мы можем повлиять на условия восьмидесятых и девяностых годов двадцатого века? Действовать из тысяча девятьсот восемьдесят второго поздно. Для Советского Союза ситуация патовая: или отринуть идеологические догмы и начать демократизацию и рыночные реформы, или идти прямым ходом к фатальному кризису. Собственно, первый вариант и опробует Горбачев всего через три года. Но это уже не спасет. Поздно. Реформировать надо было как минимум с шестидесятых годов. Ты сам об этом только что сказал, Игорь. А тогда советское руководство испугали чешские события. Потом поднялись мировые цены на нефть, и СССР смог решить проблемы неэффективной экономики благодаря притоку нефтедолларов. Все как специально сложилось, чтобы начался застой.
— А что, кризис этот не Горбачев со своей перестройкой породил? — недовольно проворчал Крапивин.
— Нехорошо перебивать лектора, Вадим, — усмехнулся Басов. — Ты что, не видишь, человек на любимого конька сел. А насчет кризиса ты не прав. Еще в начале восьмидесятых толковые экономисты знали, чем все это закончится. Занимался у меня тогда карате один парень из НИИ при Минфине СССР. Он мне много чего рассказывал. Да и идеологически уже народ готовили. Помнишь, сколько тогда разговоров было, что экономические проблемы СССР связаны с последствиями Великой Отечественной? Будто ФРГ, Австрия и Япония во Второй мировой меньше пострадали. Грамотные люди вовремя просчитали, что будет с экономикой через несколько лет, и начали готовить идеологическое обоснование. Да и Горбачев, пожалуй, перестройку неспроста затеял. Кто абсолютную власть по доброй воле отдает, если она сама из рук не вырывается?
— Не скажи, Игорь, — возразил Чигирев. — Многие реформаторы…
— Конечно, ты демократ, — перебил его Басов, — Но вот станешь абсолютным диктатором России, что делать будешь? Продуманные тобой реформы железной рукой проводить или с оппозиционной Думой их обсуждать?
Чигирев заметно смутился.
— То-то, — усмехнулся Басов. — Продолжайте, профессор. Не смею больше вас прерывать.
— Я быстро. — Чигирев заметно сник. — В общем, через канал, ведущий в восемьдесят второй год, мы вряд ли сильно сможем повлиять. То же самое с тридцать пятым годом. Режим Сталина крепок там как никогда. Внутренняя оппозиция разгромлена. Сталинизм может привести только к тому, к чему он привел в нашем мире. Единственной внешней силой, способной свергнуть диктатора, является гитлеровская Германия. Но помогать нацистам — это уже ни в какие ворота не лезет и в любом случае не на пользу России. А вот тысяча девятьсот двенадцатый год — самое то. Хотелось бы начать чуть пораньше, но и это время вполне устроит.
— Складно, — ухмыльнулся Басов. — А отчего не возникло желания залезть в более ранние эпохи?
— Мне кажется, что воздействие с более близкого расстояния более эффективно, — ответил Чигирев. — В более ранние периоды в игру вступит огромное количество факторов.
— Хорошо, но может, все же начать пораньше? — предложил Крапивин. — Скажем, с Русско-японской войны. Мы ведь можем выйти в это время в любом из миров.
— Но тогда мы не сможем потом воспользоваться выходами в более ранние периоды, — возразил Чигирев.
— А зачем они тебе? — удивился Крапивин.
— Видишь ли, — почему-то смутился Чигирев, — те изменения, которые мы сделаем в этом мире, никак не повлияют на другие миры. Они так же будут полным ходом идти к катастрофе. Возможно, получив опыт в этом мире, мы придем к выводу о необходимости более раннего вмешательства. Кроме того, мы ведь можем помочь и людям, живущим задолго до нас. Почему бы не предотвратить Крымскую войну или не помочь Руси избавиться от татарского ига на двести лет раньше? Естественно, хочется в первую очередь повлиять на свое время. Но стоит ли отказываться от помощи другим поколениям?
— Значит, все же не только свое время, — съязвил Басов.
— Ну да, открыв такие возможности, скучно жить как простой обыватель! — оживился Чигирев. — Я решил пройти по всем открытым нами мирам, чтобы помочь тамошним людям.
— Заставить людей, живущих в Средние века, принять твою систему ценностей? — уточнил Басов. — Ты ведь хочешь построить для них общество, идеальное с твоей точки зрения. То есть с точки зрения московского интеллигента начала двадцать первого века.
— А я согласен с Сергеем, — вдруг объявил Крапивин, — С такими возможностями и знаниями мы просто не имеем морального права не вмешаться в со бытия. Я думаю, что нам надо немедленно отправиться в Петербург и приступить к активным действиям.
