– Ты зря кипятишься, – примирительно сказал Клыков Герману. – Световидовка и Мореевка уже сотни лет стоят рядом. И наверняка поначалу их жители часто вступали в брачные союзы, что не могло в конечном счете не сказаться на потомстве. И тогда на эти близкородственные связи было наложено табу. И в оправдание этого запрета была выдумана сказка о Звере, портящем мореевских девок. Фельдфебель Рильке, бывший, к слову, уроженцем Российской империи, сбежавшим в Германию от революции, очень хорошо знал русский язык. Услышав интересную байку, он поделился ею с известным в ариософских кругах Вернером фон Бюловым, и машина завертелась.
– Я всегда полагал, что СС – серьезная организация, – покачал головой Воронин.
– Серьезные организации, Герман, очень часто ставят перед собой безумные цели. А потом жертвуют ради достижения этих целей миллионами жизней ни в чем не повинных людей. Так что успокойся, оборотней в Мореевке ты не найдешь.
– Твоими устами да мед бы пить, – процедил сквозь зубы Воронин, глядя на добротные дома из окна уазика.
Мореевка вполовину меньше Световидовки, зато пустующих домов здесь практически нет. Правда, в полном согласии со словами Петровича, мужиков на единственной ее улице не наблюдалось. Но любопытных ребятишек полно. Как и женщин – статных, рослых и удивительно красивых, независимо от возраста.
– Мужики на заработках, – открыл главную мореевскую тайну заинтересованному Воронину Петр Сергеевич. – А в остальном – деревня как деревня.
Хозяйку ближайшей усадьбы звали Людмилой. Несмотря на целый ворох ребятишек, копошащихся во дворе, и свои, видимо, немалые годы, природной красоты она пока не растеряла. С Петром Сергеевичем хозяйка поздоровалась как со старым знакомым и без проволочек пригласила гостей в дом. Дом был ухожен и чист. Герман, ожидавший увидеть нечто из ряда вон выходящее, был разочарован. Мебель в доме была старой, но все же не настолько, чтобы поражать воображение. Советский ампир, с великими трудами завезенный в глухую лесную деревушку.
– Надо же, какое несчастье, – вздохнула Людмила, узнав о смерти Васильева. – Надорвался, видимо, сердешный, когда выбирался из болота. А может, при аварии нутро себе повредил. Я этих вертолетов-самолетов страх как боюсь. Груда железа, а летает. Как же ей, скажите на милость, не упасть? Я и Машке своей говорю: ты уж лучше на поезде добирайся, оно, может, и дольше, зато надежнее.
– Маша Мореева – ваша дочь? – поинтересовался Клыков. – Нас Василий Иванович познакомил.
– Она мне о вас говорила, – кивнула головой Людмила и, обернувшись к Воронину, спросила: – Так вы немец?
– Природный русак, – запротестовал Герман. – Немца мы в Световидовке оставили. Нам, хозяйка, проводник нужен. Без знающего лес человека мы до упавшего вертолета не доберемся. Может, вы кого-нибудь присоветуете?
– А вот Машку и присоветую, – неожиданно весело отозвалась Людмила, – она все здешние тропы знает как свои пять пальцев.
Воронину очень хотелось расспросить хозяйку о ее муже, но он так и не решился, боясь испортить наладившиеся отношения. А муж, наверное, был, поскольку младшему сыну Людмилы едва исполнился год, и он сейчас удивленно таращил круглые, как у совенка, глаза на непрошеных гостей. В доме Людмилы Мореевой фотографий не было, во всяком случае на стенах. Возможно, в Мореевке, в отличие от Световидовки, их хранили на городской манер в альбомах. Но не исключено, что здешние жители вообще не любили фотографироваться.
Маша Мореева в жизни выглядела еще красивее, чем на сделанном Максом снимке. Было ей лет двадцать, не больше, и смотрела она на Германа поразительно чистыми зелеными глазами без всякого смущения. То ли от природы была не стеснительная, то ли большой город приучил ее спокойно относиться к людям.
Клыкова Маша узнала и даже приветливо кивнула ему головой. Одевалась она на городской манер: в поношенные джинсы и кофточку с длинными рукавами. В отличие от матери, прятавшей волосы под платком, Маша свободно рассыпала их по плечам. По мнению Воронина, которым он не замедлил поделиться с окружающими, такой девушке по подиуму бы ходить, а не по лесным тропам.
– Подиум от меня не уйдет, – спокойно отозвалась Маша. – А вот лес не всякого примет и не всякого отпустит. Когда пойдем?
– Да хоть сейчас, – отозвался Воронин. – Точнее, через час, когда Петр Сергеевич доставит остальных участников экспедиции.
– Через час я буду готова, – кивнула Маша и ушла в соседнюю комнату.
– Может, на крыльце посидим? – предложил Клыков, когда за Бубновым закрылась дверь.
– Нет уж, гости дорогие, – засмеялась Людмила, – присаживайтесь-ка лучше к столу. Водкой я вас поить не буду, а пирожками угощу.
Таких пирожков, с пылу с жару, Воронину есть еще не доводилось. Он уминал их за обе щеки и нахваливал хозяйку. Людмила в ответ лишь посмеивалась да молодо поблескивала в сторону словоохотливого гостя глазами. Двигалась она по горнице с таким изяществом, что Герман невольно ею залюбовался. Простое платье очень выгодно подчеркивало ее чуть располневшую фигуру, усладу глаз любого мужчины, еще не потерявшего интереса к противоположному полу.
– А ты ведь не женат, – уверенно сказала Людмила, когда наевшийся Клыков вышел на крыльцо покурить.
– Не срослось, – смущенно отозвался Воронин.
– И детей у тебя нет, – продолжала столь же уверенно Людмила, – а пора бы завести.
– Жена хотела пожить для себя.
– А разве дети этому помеха? – удивилась Людмила.
Воронин в ответ лишь пожал плечами, хотя хозяйка, как ему показалось, ждала от него совсем другого жеста. Герман вздохнул и сначала воровато покосился на входную дверь, за которой скрылся Славка, потом на комнату, куда ушла Маша.
– Хочешь, оберег подарю? – спросила Людмила, пристально глядя в глаза гостя.
– Зачем? – спросил дрогнувшим от напряжения голосом Герман.
– Там пригодится, – отозвалась хозяйка и взяла растерявшегося Воронина за руку. – Идем.
Комната, куда она его привела, была невелика, но рассмотреть ее убранство Герман не успел. Да и темновато было. Зато недостаток света не помешал ему увидеть обнаженное тело женщины и припасть к нему со всем пылом внезапно вспыхнувшей страсти. Людмила была опытной женщиной, это Герман отметил сразу и постарался не оплошать в объятиях деревенской красавицы. В какой-то миг ему показалось, что в искаженном страстью лице Людмилы проступило что-то звериное, но он отнес это к причудам разыгравшегося воображения.
– А как же муж? – тихо произнес он немного погодя.
– Это не твоя забота, – спокойно отозвалась Людмила и повесила на грудь Германа небольшую черную фигурку из дерева, закрепленную на простом шнурке. – Теперь Он тебя не тронет.
– Кто он?
– Машкин сын, – спокойно отозвалась хозяйка. – Кумовья вы с ним как-никак. Только на девку мою заглядываться не вздумай.
