— Кто идет? — крикнул стражник.
— Это я, Вацлав… вот, вышел вечерним воздухом подышать.
Теперь камердинер снова задыхался, в икрах и ляжках пульсировала боль… Кое-как хромая вдоль крепостной стены, он направлялся к Поющему фонтану[20]и Бельведеру.[21]Там, на террасе, что окольцовывала величественное мраморное здание, вглядываясь в темное небо, этой холодной ночью стоял астроном Йоханнес Кеплер.
— Вы не видели Киракоса, армянского лекаря?
— Он в «Золотом воле». В шахматы с Браге играет.
И в самом деле: чуть к юго-востоку от замка, в захудалом трактире под названием «Золотой вол» сидел армянский лекарь Киракос. Еще там находились: помощник лекаря — русский по имени Сергей, бездельник и молчун; осанистый астроном-датчанин Тихо Браге; и Карел, безногий старьевщик. Уютно расположившись у ревущего очага, они играли в шахматы и потягивали сливовицу, закусывая ломтиками ветчины с горчицей и имбирными пряниками. Уже непригодные для императорских гостей, эти пряники продавали прямо из кухни замка.
Карел согласился доставить лекаря с помощником и камердинера в замок в своей телеге. Браге остался в трактире.
— Где этот болван? — проревел император, увидев Вацлава, несущего на руках Карела. За ними следовали армянский лекарь Киракос и Сергей. Все они старались не потревожить шелудивого льва.
— Боже милостивый! — воскликнул Киракос, увидев, что кисть императора обернута простыней. — Как это случилось, ваше величество?
— А ты как думаешь? Я порезался. А он что здесь делает? — Рудольф указал на Карела.
— Да я просто за компанию, — отозвался старьевщик.
— Тогда вон отсюда. Тебя никто не звал.
Вацлав вынес Карела во внутренний двор, усадил на маленький стульчик, прикрепленный к его телеге, затем вернулся в императорскую опочивальню.
— Жгут, Сергей, — скомандовал Киракос.
Русский порылся в недрах саквояжа и извлек оттуда толстый шнурок. Обвязав шнурок вокруг плеча Рудольфа, лекарь крепко его затянул.
— Нет-нет, Киракос. Так больно.
— Простите, ваше величество… вы хотите жить?
— Не уверен.
— Иглу, Сергей, — снова приказал лекарь.
— Иглу?! — Рудольф чуть не выпрыгнул из своих чулок. Иглы он ненавидел еще больше, чем кровь.
Сергей достал из саквояжа красный бархатный футляр, в котором лежали иглы всех размеров. Иглы для мозолей. Чумные иглы, оспяные иглы. Иглы для клизм, иглы для прижигания, прокалывания и зашивания. Имелись там иглы такие микроскопические, что ими вполне можно было подшивать кружева на платье принцессы.
— Вот эту.
Вид этой иглы Рудольфу совершенно не понравился. Она была одной из самых больших — настоящий меч, — а кончик ее блестел как стекло.
— Киракос, будь добр, дай мне умереть с миром. Я передумал.
— Ваше величество, сохраняйте спокойствие.
— Я спокоен, Вацлав. Еще чуть-чуть спокойствия, и я буду мертв.
— Зажимы, — скомандовал Киракос.
— Вот зажимы, — Сергей вручил лекарю набор маленьких фиксаторов. Они также выглядели как орудия смерти — серебристые, скрепленные сзади какими-то маленькими крабиками, острые как кинжалы.
Рудольф не раз охал, пока эти крабики зажимали его плоть.
— Я здесь, ваше величество, — повторял Вацлав.
Рудольф с такой силой сжимал руку своего верного камердинера, что Вацлаву подумалось — еще немного, и он сам сейчас рухнет замертво.
— Не стой тут столбом, идиот, добудь немного сливовицы, — приказал Рудольф.
Вацлав был безумно счастлив, что наконец-то освободился от хватки императора, и поспешил исполнить приказ.
— Сливовицы императору! — крикнул он словенским стражникам, которые выстроились в боевом порядке у дверей, готовые в любой момент обнажить свои нескладные, старомодные мечи. Аркебузы были заперты в погребе вместе с бочонками вина, а ключ от погреба был только у Вацлава.
— Сливовицы! — хором откликнулись стражники, и это слово эхом разнеслось по коридорам замка точно приказ полководца.
— Теперь нитку с иголкой, — бросил Киракос своему помощнику.
Рудольф вздрогнул. Раздался легкий стук в дверь, и в опочивальню вошел слуга со стеклянным графином сливовицы на серебряном подносе.
Одетый в алую ливрею, он изящно поклонился императору, заученно точным движением открыл роскошно изукрашенный графин и наполнил сливовицей бокал в форме раскрывшейся лилии из стекла, отливающего бледно-лиловым цветом.
— Бога ради, давай, давай его сюда, поскорее…
Император схватил бокал и единым духом осушил его.
— Не поперхнитесь, ваше величество.
— Ты что, Вацлав? Ты смеешь давать мне советы?
— Конечно, нет, ваше величество.
Тем временем, мурлыча себе под нос древнюю армянскую мелодию, Киракос принялся зашивать рану.
— Боже мой! Йезус Мария! Святые апостолы! — каждый укол доставлял императору отдельную боль, совершенно невыносимую. Рудольф чувствовал себя одним из святых мучеников, которых изображают на иконах. — Господи, будь милостив к несчастной христианской душе.
— Бальзам.
— Вот бальзам.
По слухам, Сергей бежал из хаоса, в который вверг Россию Иван Грозный. В Праге было полно людей подобного толка — евреев, спасавшихся от инквизиции и гонений, армян вроде Киракоса, чью страну захватили турки, немцев, которые искали удачи и денег, светловолосых шлюх с кровью викингов, итальянских ремесленников, алхимиков из разных стран, разной веры, художников, чьи таланты были весьма сомнительны. А главное, ни в одном городе вы не увидели бы — и не захотели бы увидеть — такого числа священников. Особенно назойливых протестантов, частично из старых гуситских семей, частично из недавно собранных легионов Лютера. Иезуиты, ясное дело, составляли анклав. Сам император был австрийцем, а Прага — столицей его империи, что охватывала Богемию, Моравию, Верхнюю и Нижнюю Силезию, обе Лусации, Австрию, разумеется, Тироль, Штирию, Каринтию, Карниолу, немецкие земли и часть Венгрии. Зачастую обитатели Праги даже забывали, что первыми здесь все-таки были чехи — горожане, среди которых преобладали купцы, лавочники, ремесленники многочисленных гильдий, работники умелые и неумелые… а также, в базарные дни, свободные крестьяне, деревенские жители.
— Полотно, — приказал Киракос.
— Вот полотно.
Врач обернул полотняную ленту вокруг кисти Рудольфа. На самом деле никакая реальная опасность императору не грозила — порез был неглубок. Тем не менее Киракос сделал из простой операции сущее представление. И Рудольф, заштопанный на славу, успокоился. Ему принесли бокал подогретого вина, а чтобы подкрепить силы — сыр, мягкий белый хлеб и тарелку нежного рагу из кролика.
