— Ну да, Красный Мотор, Гарри Брехун… Кое-кто из труппы: Колотухи, например, или эти русские, что всегда гуртом ходят.
— Вот бы накрыть скопом! Долбануть из базуки — и привет.
— Если б знать, что всех накроешь! А то грохнем Колотух, а там, глядишь, Отто с Атлантами собирались покурить. Вот совесть будет мучить, что упустили!
— Если большую группу накрыть, — Студень затянулся, и щеки у него ввалились, — то и не будет мучить. Если серьезный урон тварям нанести. Чтоб на сердце тепло стало от вида их трупов.
— Как скажешь, Студень.
У меня на сердце уже давно не было тепло. Наоборот, с каждой акцией холоднее. Железный такой холодок.
Ровно в двенадцать стайка клоунов выпорхнула из двери — в руках сигареты, бутылки с водой, клетчатые платки. Я даже вздрогнул: они казались так близко, что видна была испарина на размалеванных лицах.
— Кучно держатся, это плохо, — комментировал я. — Зато движутся, это хорошо. Вижу Дугальда и Малютку Робинса, остальные — любители. Любителей будем бить?
— Почему нет? Любители — будущие профессионалы. — Студень энергично поскреб макушку. Псориаз крался по опушке его редких волос, готовясь в любую секунду выскочить на лицо и изукрасить его алыми пятнами.
— Продолжают идти группой… Нет, погоди. Разделяются. Малютка откололся. Торопится куда-то.
— С Малютки и начнем. В самый раз, да? Начать с малого. — В голосе Студня не было и тени смеха.
— Точно.
Я взял Малютку на прицел и провел по всему бульвару, почти до Синей улицы. Я знал, что он повернет одним кварталом раньше: на Синей пошаливали хулиганы. Как только он свернул в переулок, и золотисто-розовая фигура ушла из поля зрения остальных, я потянул спуск. «Фьоре» клацнула мягко, как дорогой скоросшиватель. Малютка упал и скрючился червяком.
— Готов!
По спине ледяным ручейком пробежала радость: хорошо, что дело задалось с самого начала.
— Теперь Дугальд. Мразь уродливая. Да еще и педофил.
— Они все такие, — пробормотал я в ответ. Вот уж избавьте меня от этих баек, особенно сейчас. — Ишь, отлить пристроился под деревом.
— Ну и отлично. Бей его! Самый момент. — Студень завозился, подлезая к окну.
Клац! В прицел было видно, как Дугальд изогнулся дугой — и струя тоже изогнулась, подражая хозяину. Он рухнул лицом в грязь.
— Опа, цукахара прогнувшись! — каркнул Студень. — Без бинокля разглядел!
— Ну что, мочим любителей? — Я повел прицелом.
— Не, я передумал. Зачем патроны тратить? Бери крупную рыбку, с именем. — Он достал блокнотик. — Тех, кого мы знаем и любим.
Студень старательно занес в блокнотик два новых имени. Список получался вполне приличный.
— Ну, что там? — спросил он.
— Кто-то в белом, толстый.
— Может, Попугай?
— Я думал, Попугай разноцветное носит. Типа, как попугай.
— Не, теперь он амплуа сменил. Иронизирует, гнида. — Я буквально слышал, как Студень закатывает глаза. — Концептуальный диалог, все такое. Субъект и предикат познания. Противопоставление абсолютной истины системе ее отражений…
— У него парик зеленый, — сказал я, чтобы пресечь поток лапши.
— Значит, не он.
— На нем табличка с именем… Минт Патти.
— Все ясно! Тьфу… Тот еще ублюдок. С гавайской гитарой. «А бананов у нас не-е-ет!..»
— И еще Мистер Глистер.
— Этому сразу мозги вышибай!
— Они вдвоем идут. В сторону Паласа.
— Рядом никого?
— Нет, остальные на Неро двинулись. Эта штука очередями стреляет?
— А то! Переключи — и все дела.
Однако мне хватило и одиночного: клоуны удачно выстроились в затылок.
— На, зацени. — Я отстранился от прицела, дав Студню посмотреть на кучу кроваво-бело-оранжевых тряпок.
— Круто! — похвалил он прокуренным голосом.
Мне нравился запах табачного дыма. Я отчасти понимал Студня, когда он рассуждал о прелести глубоких затяжек. Мне и самому хотелось стать курильщиком, да только момент был неподходящий: слишком много других, более важных расходов. Например, аренда этой винтовки — орудия добра, инструмента для улучшения вселенной.
— О, смотри, поперли! — Студень не отрывался от прицела. — Черный Дрозд, Король Креветка, Игральные Кости… Эх, ракетой бы! Тетька-Мотька… А вот Летающий Брат Оролоджио! Аппетитная группа. Ну, с кого начнем? — Он помотал в воздухе цигаркой; ленты дыма путались в растопыренных пальцах. — И-и, ваше высочество! Решили в булочную завернуть? Зря, зря…
Клац! Умница «фьоре» работала тихо, словно понимая, что шум неуместен.
— А Черный Дроздок задумал, значит, через парк срезать? Хорошая мысль.
Клац! Хватит ли у меня когда-нибудь терпения накопить на собственную «фьоре»?
Студень встал и закашлялся.
— На-ка, сними Костей. Они уже рядом с переулком, куда Дугальд свернул. А то увидят жмура и убегут.
— Сейчас нарисуем.
Я поймал их в перекрестье как раз в тот момент, когда они замерли в испуге. Клац! Клац!
— Потом их тоже кто-нибудь заметит, — бормотал Студень. — А следом и его… Целая дорожка из трупов выстроится, до самого угла. И тогда остальные залягут.
— Ничего, к тому времени достаточно набьем.
— Но выбора-то не будет! Придется валить всех, кто пойдет к переулку.
Я пожал плечами:
— Тоже неплохо.
Мне было плевать, лишь бы размалеванные падали замертво.
— Да, наверное… — вздохнул Студень.
Я занялся делом, насколько позволяла ситуация. Клоуны по большей части разбились на группы. Те, что поэнергичнее, жонглировали всякой дрянью и показывали фокусы. Их было слишком много, и все друг у друга на виду.
— У меня аж слюнки текут, — признался я. — Представь: завалить Миам-Миам! Это любого риска стоит, а?
— Слушай, у нас целая неделя впереди. Зачем сеять панику? Подождем хотя бы до четверга. А то они загасятся — и конец. Будем тут сидеть, задницы морозить. А денежки за прокат капают… Кто там был последний? — Студень навострил карандаш.
— Задачник. Я его в канаву свалил. — Невооруженным глазом можно было разобрать лишь черный крест, вращающийся в воде. — Что, знаменитости кончились?
— Пожалуй.
Выглянуло солнце — короткий проблеск в облаках. Луч прошелся по тротуару, словно близорукий прожектор, выхватывая где башмаки, где шелковую накидку, где жуткий цветной парик, где нос, похожий на красный фурункул. Клоуны на бульваре повели себя так, как обычно ведет себя эта братия, когда на нее падает свет рампы: раскинули руки, заходили колесом, принялись разбрасывать цветы.
