Я мечтательно смотрю на Адама. Как я раньше не замечала,какой он красивый? До сегодняшнего вечера. Нет, до вчерашнего. Хотя, может, идо этого замечала, конечно, просто сама себе не признавалась. Ну зачем такомупарню, как он, такая девочка, как я? Вот уж никогда не думала, что пойду на балс Адамом Блумом…
И пусть он меня пригласил из жалости, потому что моя мамастала вампиром, ну и что?
— М-м-м? — протягиваю, улыбаясь.
— Э… — Адаму почему-то неловко. — Я подумал,когда все закончится, Дрейк умрет и Лила с Тедом снова будут вместе, может, ты…э…
Боже мой! Он что… он что, правда хочет пригласить меня куда-нибудь???Позвать на настоящее свидание??? Без всяких колюще-режущих предметов?
Нет. Не может быть. Это сон. Через минуту я проснусь, и всеисчезнет. Неужели все наяву? Боюсь дышать. А то разрушу чары, под которые мыпопали…
— Да, Адам?
— Ну… — он больше не смотрит мне в глаза. —Может, сходим куда-нибудь…
— Прошу прощения! — Адама перебивает хорошознакомый низкий голос. — Можно пригласить девушку на танец?
Раздраженно закрываю глаза. Не может быть! Да меня так никтоникогда никуда не пригласит! Никогда-никогда-никогда! Навсегда останусьчудачкой, дочкой чудаков! Вообще, зачем я Адаму Блуму? Дочь вампира исумасшедшего ученого! Надо смотреть правде в глаза! Не судьба.
Все. С меня хватит!
— Эй, ты! — В бешенстве резко поворачиваюсь инатыкаюсь на Себастьяна Дрейка. Он шире распахивает глаза. — Да как тысмеешь здесь появляться…
И умолкаю. Потому что вижу только глаза…
…его гипнотизирующие голубые глаза. Кажется, в них можноутонуть, и их тепло омоет меня сладкими ласкающими волнами.
Да, он не Адам Блум. Зато смотрит так, как будто понимаетэто, очень сожалеет и готов загладить свою вину… и даже более того…
Вот Себастьян Дрейк обнимает меня нежно-нежно и ведет кзастекленным створчатым дверям, за которыми виднеется залитый лунным светомночной сад, весь в мерцающих китайских фонариках. Идеальное место для свиданиясо златовласым потомком трансильванского графа.
— Наконец-то мы с тобой познакомились, — говоритСебастьян голосом ласковым, как прикосновение перышка. И кажется, что все,оставшееся позади, исчезает: другие пары, Адам, потрясенная Лила, с ревностьюглядящая нам вслед, Тед, с ревностью смотрящий на нее, ленточки, розетки… Естьтолько я, сад и Дрейк.
Себастьян протягивает руку и убирает с моего лица кудряшки.
Где-то в голове брезжит мысль: я должна его бояться,ненавидеть… Но почему, не помню. Да и как можно ненавидеть такого красивого,нежного, милого юношу? Он хочет, чтобы мне стало лучше. Он хочет помочь.
— Видишь? — произносит Себастьян Дрейк, нежноприжимая мою руку к губам. — Я совсем не страшный. Такой же, как и ты.Отец у меня был чудовищем, будем называть вещи своими именами, а я теперьпытаюсь найти свое место в этом мире. У каждого свой крест, Мэри, и у тебятоже. Кстати, мама передает тебе привет.
— Ма… ма? — В голове туман, как в саду, в котороммы стоим. Вспоминаю мамино лицо, но не понимаю, откуда ее знает СебастьянДрейк.
— Да. — Его губы движутся вверх по моей руке, апоцелуи горячи, как огонь. — Она скучает и не понимает, почему ты нехочешь к ней присоединиться. Она не знает ни боли, ни старости, ниодиночества… — Он касается губами моего обнаженного плеча. Становитсятяжело дышать, но это даже приятно. — Ее окружает красота и любовь… то жесамое ждет и тебя, Мэри.
Губы доходят до моей шеи. Дыхание такое теплое, что немеетспина, но Себастьян поддерживает меня крепкими руками. Мое тело будто пособственной воле отклоняется назад, шея обнажается.
— Мэри… — шепчет Дрейк.
Мне так хорошо, так спокойно, как не было уже давно, с техпор, как от нас ушла мама. Закрываю глаза.
Тут что-то холодное и влажное ударяет меня в шею.
— Ой! — Открываю глаза, шлепаю рукой по горлу… иотдергиваю ее. Пальцы все в какой-то прозрачной жидкости.
— Прошу прощения. — Неподалеку от нас стоит Адам.Он сжимает свою «беретту» девятимиллиметрового калибра, направленную прямо наменя. — Я промазал.
Через секунду мне в лицо ударяет густой едкий дым, и ясудорожно вдыхаю воздух. Откашливаюсь и, пошатываясь, отхожу подальше отчеловека, только что нежно меня обнимавшего, а теперь хватающегося за своютлеющую грудь.
— Что… — задыхаясь, кричит Себастьян, ударяя повырывающемуся у него из груди пламени. — Что это???
— Да так, пустяки. Обычная святая вода, — отвечаетАдам, продолжая поливать Дрейка. — Никакого вреда тебе не причинит,конечно, если ты не вампир. А очень похоже на то.
Через секунду я прихожу в себя и вытаскиваю из-под юбки кол.
— Себастьян Дрейк! — Он падает на колени и вопитот боли и ярости, — ЭТО ТЕБЕ ЗА МОЮ МАТЬ!!!
И я всаживаю самодельный осиновый кол прямо в то место, гдедолжно бы биться его сердце.
Если бы оно у него было.
* * *
— Тед, — сладким голоском произносит Лила. Онасидит на пластиковой скамейке и гладит по голове своего парня, лежащего рядом.
— А? — отвечает Тед, глядя на нее с любовью.
— Нет, ты не понял. В следующий раз, когда я буду вМексике, сделаю на пояснице татуировку со словом «Тед». Чтобы все знали, что ятвоя.
— Любимая! — восклицает Тед, притягивая к себе ееголову и целуя взасос.
— Ой-ой-ой! — Я отворачиваюсь.
— Ага, — Адам только что бросил светящийся втемноте двенадцатифунтовый шар для боулинга и теперь возвращаетсяобратно. — Одурманенная Дрейком, она мне больше нравилась. Но, по-моему,«Тед» все же лучше, чем «Себастьян», — не так больно. Кстати, не знаю,заметила ли ты, но я выбил «страйк». — Он садится рядом и подносит листок сосчетом к лампе над моей головой. — И теперь выигрываю.
— Не зазнавайся! — Хотя ему есть чем гордиться. Ине только победой в боулинге.
Адам наконец стягивает бабочку. Даже после поездки в таксиза девять долларов и при странном дискотечном освещении боулинга, куда мы пошлипосле бала, Блум выглядит на редкость красиво.
— Скажи-ка, а откуда у тебя святая вода?
— Ты же сама дала ее Теду. — Адам удивлен. —Помнишь?
— Но как тебе пришло в голову залить ее впистолет? — настаиваю я. До сих пор не оправилась от наших приключений.Боулинг ночью — это, конечно, здорово, но что сравнится с убийствомдвухсотлетнего вампира на балу?
Жаль, кроме нас с Адамом никто не видел, как Себастьянпревратился в пепел. Иначе королем и королевой бала объявили бы нас, а не Лилус Тедом. Они, кстати, до сих пор в коронах… правда, слегка съехавших набок отбесконечных поцелуев.
