Он приходил часто, пару раз мы были с ним в кафе, как-то он затащил меня в кино и обнимался на последнем ряду. Жили они вдвоем с мамой, он где-то учился и работал, но в целом денег, конечно, было маловато. Я его всерьез не воспринимала, хоть внешне он выглядел неплохо, особенно если приодеть и постричь в дорогом салоне. Он приглашал меня на дачу к приятелю, звал домой, когда мать его была в отъезде. Кирюшины планы ясно читались на его лице — затащить меня в постель и как можно дольше оттуда не выпускать. Но мало ли кому чего хочется... Я вот, к примеру, давно хочу «Мерседес», но почему-то никто мне его не покупает. Стало быть, перетерпится... Однако Кирюша даже похудел от неудовлетворенных желаний. В глазах у него появилось такое несчастное выражение, что моя сменщица Ленка Выдрина не выдержала и сказала, чтобы я пожалела парня и переспала с ним по-быстрому. От меня, мол, не убудет, а человеку здоровье поправить можно... Я пожала плечами и сказала, что если Ленке парня жалко, то сама пускай с ним и спит. Ленка весит без малого девяносто кило, вряд ли Кирюша согласился бы на такую замену.
И утром я всерьез задумалась: а что, если мне выйти замуж за Кирюшу? Хоть живут они вдвоем с матерью небогато, но квартира все же трехкомнатная, правда, очень запущенная. Разместились бы как-нибудь... Я девушка небалованная, все делать умею. Кирюша вежливый, меня любит. Нужно только подвести его к мысли о женитьбе. Надо дать ему понять, что в постель он получит меня только после свадьбы, думаю, он согласится. Существует еще препятствие в лице его мамы, она-то явно будет не в восторге от моих планов, но тут уже ничего не поделаешь...
Дверь котельной громко хлопнула, и послышался жизнерадостный голос отставного невропатолога Семеныча:
— Танюха, глянь, что я нашел!
Семеныч протянул мне бежевую сумку с оторванным ремешком.
— Твоя?
— Вроде моя... — неуверенно ответила я, взяв у него из рук сумку.
— В мусорке валялась! — Семеныч просто лучился довольством. — Видать, деньги и другое что забрали, а сумку выкинули, потому что она им без надобности — рваная, не продать.
— Это я вчера одного из них сумкой приложила, вот ремешок и оторвался, — ответила я машинально.
— Глянь, может, они документы какие оставили... я-то не смотрел...
Однако не успела я открыть сумку, как дверь котельной снова с грохотом распахнулась.
На пороге стояла крепенькая тетка небольшого роста с круглыми кирпично-красными щеками и маленькими бесцветными глазками.
— Табачищем-то несет! Опять дымили! — рявкнула тетка, подозрительно поведя широким приплюснутым носом. — Скоко тебе говорено, чтобы здесь ни в коем разе не курить! И дух стоит прям как в покойницкой! Опять алкашей, дружков закадычных своих, принимаешь? Ох, Мишка, разберусь я с тобой!
— Ты все же потише, — забубнил Михалыч, — орешь как резаная. Ничего страшного не случилось...
И вдруг тетка заметила меня.
С ней произошло что-то несусветное.
Если раньше она ругалась на Михалыча как-то без энтузиазма, без настоящей страсти, просто по многолетней привычке, для порядка, то тут она по-настоящему разъярилась. Маленькие глазки загорелись огнем, от щек, казалось, можно было прикуривать.
— Эт-то что такое? — проговорила тетка тихим, многообещающим голосом.
— Это Таня, Вити покойного племяшка... — испуганно проговорил Михаил, резко уменьшившись ростом. — А это, значит, Раиса, сменщица моя...
— Ах племяшка! — звенящим от гнева голосом выкрикнула Раиса, уперев руки в крепкие бока. — Это, значит, так теперь называется! Я тебе щас такую племяшку покажу, до конца жизни на костылях шкандыбать будешь! Это надо так оборзеть — шалаву уличную на объект приволочь!
— Рая, Рая, ты это не того! — попытался сопротивляться Михаил. — Ты это так не говори! Она девушка приличная... Вити племяшка... помнишь Витю, покойника? Ты зачем к ней такие слова применяешь?
— Слышали уже про племяшку! Я щас не только слова, я щас к вам тут действие применю! Тебе бороденку твою паршивую по волоску выдеру, дружку твоему санитарному такой фонарь на морде засвечу, что никакой рентген ему не понадобится, а этой подзаборной ваще ноги поотрываю! Неизвестно, какую она заразу на объект занесет! Покойника еще какого-то приплел! Вы у меня все щас натурально покойниками будете!
— Рая, Рая, ты не заводись! — Михаил заслонил нас с Семенычем от своей грозной сменщицы и пытался подтолкнуть к выходу из котельной, но тетка стояла как раз на пути к свободе и полыхала яростью, как лесной пожар третьей степени.
— Это на какой же помойке вы эту дрянь инфекционную подобрали! — продолжала она, еще больше свирепея. — На ней небось болезней больше, чем во всей больнице имени Кошкиса! Теперь придется всю котельную с хлоркой мыть! Но только сперва я с вами туточки разберусь...
— Рая, глянь, — подал голос испуганно молчавший до того санитар Семеныч. — Глянь, вон он, покойник! — Он указал корявым обкуренным пальцем на что-то, якобы находящееся прямо за спиной у Раисы, в слабой надежде отвлечь ее и выскользнуть наружу.
Однако тетка была тертая и на такой простой известный фокус не поддалась. Она отмахнулась от санитара, как от назойливой мухи, и двинулась на нас, угрожающе приговаривая:
— Щас и правда тут будут покойники! Отправишься прямиком к себе в морг с биркой на пальце!
Неожиданно во мне проснулась злость, придавшая сил и энергии. Я шагнула навстречу тетке и проговорила с угрозой:
— Подзаборная, говоришь? Все болезни у меня, говоришь? Ну, все — не все, а СПИД точно имеется! И сейчас я тебя в два счета заражу! — Я потянулась к Раисе, делая вид, что собираюсь ее обхватить.
— Ой, мамочки! — Та мгновенно перетрусила и отскочила в угол. — Ой, мамочки, правда ведь заразит, сучка трепаная!
Семеныч проскользнул к выходу, подхватив меня под локоть, и через несколько секунд мы оказались на улице.
Дверь котельной захлопнулась за нами, изнутри доносились отголоски затихающего скандала.
— Ну, ничего, Мишка как-нибудь отобьется, ему не впервой... — проговорил Семеныч, отдышавшись. — Это же надо, какая баба вреднейшая! Просто редкостной вредности баба!
Я ничего не ответила и стояла, прислонившись к кирпичной стене. Взрыв эмоций, благодаря которому мы прорвались на свободу, отнял у меня последние силы, и я почувствовала, что еще немного — и просто упаду.
— Ой, да на тебе, Танюха, лица нет! — переполошился санитар. — Пойдем, я тебя в морге пристрою, полежишь маленько!
— Вроде для морга я еще не совсем созрела, — проговорила я, усмехнувшись из последних сил.
— Ну, шутишь, значит, еще ничего! — Семеныч подхватил меня под руку и потащил куда-то между больничными корпусами. — Я же тебя не в прозекторскую и не в холодильник, прости, господи, у меня там при морге каптерочка махонькая имеется, все чин-чинарем, и коечка, и тумбочка, живи — не хочу!
