Атмосфера «Эскины» тоже нравилась ей все больше. Она будто сидела в гостиной у близких друзей. И музыка не навязчивая, не нарочитая – казалось, хозяин дома просто ставит свои любимые компакт-диски. Обслуживание очень внимательное, официант даже временами на минутку подсаживался к ним.
Никакого сравнения с модными заведениями, куда ее водил Ларс, чтоб познакомить со своими странными друзьями и с тонкостями глобального маркетинга.
Ей было так хорошо в окружении случайных новых знакомых, что она ни секунды не колебалась, когда все решили закончить вечер в «Волюме».
В «Волюме» она бывала не раз. Здесь клиентура смешивалась. Сюда заходили после дорогого японского ресторана, после кино, стильного театрального погребка или посиделок за фондю. При условии, что войдешь внутрь, но для компании, к которой она примкнула, такой проблемы не существовало. Похоже, они и в «Волюме» были завсегдатаями. Странно, думала Мари, как это я не встретилась с ними раньше.
Пришли они довольно рано и с комфортом расположились в салонных креслах. Ральф с видом ученика танцкласса отвесил Мари чопорный поклон и пригласил танцевать, чем вызвал у нее приступ безудержного смеха, и она впервые заподозрила, что выпила многовато. На танцполе, тщетно пытаясь попасть в ритм музыки, она поняла, что действительно выпила лишнего, и уже после нескольких тактов сдалась, вернулась на место. Ральф последовал за ней.
– Танцы так и так устарели, – заметил он. – Раньше они хотя бы давали повод обнимать чужих женщин, а теперь повод и искать не надо. – Он крепко прижал Мари к себе, чем опять вызвал у нее приступ неуемного смеха.
Когда она отсмеялась, руку он не убрал. Возражать она не стала и, наверно, еще некоторое время посидела бы так, если бы не заметила совсем рядом, метрах в пяти, Ларса. Он стоял, засунув одну руку в карман брюк, а в другой держа бокал, и изо всех сил делал вид, будто совершенно трезв. Но Мари знала, что, когда он выпивал лишнего, у него опускалось левое веко. Безошибочный признак. Чтобы поднять веко, он вздергивал бровь. Но толку было мало, тяжелое веко под бодро вздернутой бровью выглядело еще более странно.
Мари совершенно не улыбалось скандалить с Ларсом на глазах человека, который обнимал ее и с которым она бы охотно встретилась еще раз.
Она осторожно высвободилась.
– Думаю, мне пора идти.
– Хорошая мысль. – Ральф встал.
Незаметно пройти мимо Ларса не составило труда – он был занят своим левым веком.
– Где ты живешь? – спросил Ральф, когда они вышли на улицу.
– Надо ехать на такси.
– Я живу рядом, за углом. – Он посмотрел на нее. Без вопроса, без намека, просто с ожиданием.
Если бы в эту минуту рядом случайно не остановилось такси, она бы, возможно, опять изменила своим принципам. А так попрощалась с ним тремя поцелуями в щеку, пообещав снова заглянуть в «Эскину».
Когда она тихонько вошла в квартиру, в гостиной-столовой горели все четыре свечи в рождественском венке, работал телевизор, а Мирта, заливаясь слезами, смотрела «Маленького лорда».
6
Давид в одежде лежал на кровати, спал. Рядом беспорядочной грудой валялись прочитанные страницы рукописи. Остальные аккуратной стопкой лежали на покалеченном ночном столике.
Шторы он не задернул. Желтый свет верхней лампы смешивался с сумеречным светом туманного утра. От входной двери тянуло запахами кухни. Г-жа Хааг готовила рагу.
Тишину в комнате нарушил негромкий писк мобильника. Лишь через некоторое время Давид открыл глаза. Приподнялся на локте, обвел взглядом комнату. Писк доносился из кухни. Он встал, побрел к кухонной двери. Но пока дошел, писк умолк. Давид вытащил мобильник из кармана куртки, брошенной на столе. Сейчас просигналит, что получено сообщение. Он вернулся в комнату, снял ботинки, носки, брюки и рубашку, залез под одеяло.
Горло болело, голова тоже. Квартира уже согрелась, но он несколько часов проспал в нетопленой комнате без одеяла.
На душе тоже было муторно. Словно после тревожного сна, из которого он вынырнул слишком рано и не успел еще вырваться из его мира.
Но это не был мир сна. Это был мир Петера Ландвая, героя истории, которую он читал, пока глаза не закрылись.
Петеру только-только исполнилось двадцать, когда на катке он встретил Софи. По обыкновению, он задержался после хоккейной тренировки и от бортика смотрел на девочек, которые рука об руку скользили по льду под Дорис Дей, Перри Комо и Билли Бона. Вначале Софи бросилась ему в глаза оттого, что, видимо, впервые встала на коньки. Широко расставив ноги и выпрямив коленки, она позволяла двум подружкам катить ее по льду и все равно через каждые несколько метров приземлялась на пятую точку. Когда она шлепнулась прямо перед ним и от смеха никак не могла встать, Петер разглядел, какая она хорошенькая. Перемахнул через бортик и помог девочке подняться.
Так началась любовь, полная препятствий. Родители держали шестнадцатилетнюю Софи в строгости. Ведь шел 1954 год. Петер и Софи встречались тайком, гуляли, ходили в зоопарк, пили кофе с пирожными в чайных, где никто их не знал. Спокойно побыть вдвоем им никогда не удавалось. Петер, правда, жил один в мансарде, но видеться там они опасались: риск слишком велик.
Однажды вечером, когда Петер возвращался с работы – он служил в радиомагазине, техником, – возле дома его дожидался отец Софи. Пригрозил заявить на него в полицию. И вырвал обещание не искать встреч с его дочерью.
Два дня спустя Софи сама пришла к нему в мансарду. Они провели вместе два часа и, как пишет Дустер, впервые сделали это.
Неделей позже Софи исчезла из жизни Петера. А еще через три недели пришло письмо из Лозанны: Софи определили в один из тамошних закрытых пансионов. В тот же день Петер сел на мотоцикл и отправился в далекую Лозанну. На этом месте Давида сморил сон.
Вообще-то он не любил истории про любовь. И отлично помнил, какую скуку наводили на него в гимназии «Деревенские Ромео и Джульетта» Келлера.[8]Не мог он понять препятствий, громоздившихся на пути этой любви. Не представлял себе тогдашний мир, полный запретов, зависимости и непреодолимых пропастей.
Но на сей раз обстояло иначе. Возможно, потому, что он нашел рукопись в ящике старого ночного столика и это обстоятельство сообщало ей подлинность. А возможно, известную роль сыграли и чувства, всколыхнувшиеся в нем из-за мимолетной, неловкой встречи с Мари. Так или иначе, история Петера и Софи задела его за живое, и он надеялся, что коротенькая молитва автора —»Господи, сделай так, чтобы эта история не кончилась печально!» – была услышана.
Мобильник просигналил, что пришло сообщение. От Тобиаса: «Привет, Давид! Ты наверняка еще дрыхнешь, но мне надо планировать вечер, и я должен знать, выйдешь ли ты нынче на работу. Позвони не откладывая».
