Блестящая идея – спрятать эликсир средисмертоносных ядов. Самое надежное место хранения для снадобья, дающегобессмертие, – пузырьки с ядами, несущими смерть. Подумать только, это ееяды – те самые, которые Клеопатра пробовала, перед тем как решила принятьсмерть от ядовитого аспида.
Лоуренс остановился, снова вытер лоб. Здесьуже слишком жарко. Еще несколько коротких часов – и сюда нагрянут, попросятосвободить гробницу для музейных работников. Как жаль, что он связан с музеем.Лучше бы он работал в одиночку. Видит бог, музейные сотрудники ему ни к чему. Аведь они отберут у него все это великолепие.
Луч солнца пробился сквозь грубо вырубленныйдверной проем, осветил алебастровые кувшины, и Лоуренсу показалось, что онуслышал какой-то звук – слабый, похожий на вздох или шепот.
Он обернулся и взглянул на мумию, фигура ичерты лица которой отчетливо проступали под бинтами. Человек, объявивший себяРамзесом, был высок и, скорее всего, красив.
Он не так стар, как то существо, котороепокоится в Каирском музее. Но ведь этот Рамзес заявил, что он вообще не подверженстарению. Он бессмертен, он просто спит. Ничто не могло погубить его, даже ядыиз этой комнаты, которых он здорово напробовался, когда тоска по Клеопатредоводила его до безумия. По его приказу рабы запеленали его бесчувственноетело; они похоронили его заживо, в гробу, который он сам для себя подготовил,продумав каждую деталь; потом они замуровали вход в гробницу плитой, на которойон своими руками сделал надпись.
Но что привело его в бессознательноесостояние? Ну и головоломка! Потрясающая история. А что, если?…
Лоуренс не отрывал взгляда от мрачногосущества, завернутого в желтоватую ткань. Неужели он на самом деле верил в то,что под ней теплится жизнь? Неужели это существо способно двигаться и говорить?
Эта мысль заставила Лоуренса улыбнуться.
Он повернулся к стоящим на столе кувшинам.Солнце превратило маленькую пещеру в преисподнюю. Взяв носовой платок, Лоуренсосторожно приподнял крышку ближайшего к нему кувшина. Запах горького миндаля.Нечто не уступающее по силе смертоносному цианиду.
Бессмертный Рамзес писал, что отпил половинусодержимого кувшина, чтобы покончить со своей проклятой жизнью.
«А если под этими покровами на самом делебессмертное существо?»
Опять тот же звук. Что это было? Не шелест,нет, но что-то очень похожее. Скорее вздох.
Он снова взглянул на мумию. Теперь солнцеосвещало всю фигуру, в лучах его бились столбы пыли – так оно пробиваетсясквозь церковные витражи или сквозь ветви старых дубов в сумрачных лесныхлощинах.
Лоуренсу почудилось, что с древней фигурыподнимается пыль – бледно-золотое марево крохотных частиц. Нет, он слишкомустал!
И сама фигура теперь не казалась ему усохшей –она приняла четкие очертания человека.
– Кем же ты был на самом деле,старина? – ласково обратился к мумии Лоуренс. – Сумасшедшим?Обманщиком? Или ты не самозванец, а на самом деле Рамзес Великий?
Он произнес это по-французски – и на негоповеяло холодком. Лоуренс поднялся и подошел к мумии поближе.
Казалось, загадочное существо купается всолнечных лучах. Впервые он заметил контуры бровей под туго стянутымипокровами. Черты лица стали более определенными, жестко очерченными,выразительными.
Лоуренс улыбнулся. Он заговорил с существом налатыни, аккуратно нанизывая одно предложение на другое:
– Знаешь ли ты, бессмертный фараон, скольдолго спал? Ты, заявивший, что прожил целое тысячелетие?
Сильно ли он коверкал древний язык? Он такмного лет переводил древние иероглифы, что язык Цезаря казался ему грубоватым,и с ним он обходился небрежно.
– Прошло в два раза больше времени с техпор, как ты замуровал себя в этой гробнице, с тех пор, как Клеопатра прижала ксвоей груди ядовитую змею.
Он замолчал на минуту, не отрывая взгляда отстранной фигуры. Почему эта мумия не пробуждает в нем глубоко спрятанногохолодного страха смерти? Он поверил в то, что под этими покровами каким-тообразом сохранилась теплящаяся жизнь; что душа заключена в пелены и освободитсятолько тогда, когда кто-то снимет их. Не задумываясь, он заговорил теперьпо-английски:
– Если бы ты был бессмертен! Если бы тысмог открыть глаза и посмотреть на современный мир! Как жаль, что мне нужнождать чьего-то разрешения, чтобы стянуть эти жалкие бинты и взглянуть на твоелицо!
Лицо. Неужели что-то в нем изменилось? Нет,это игра солнечного света. Правда, теперь лицо казалось чуть пополневшим.Машинально Лоуренс потянулся, чтобы дотронуться до него, но рука его замерла наполпути.
Он снова заговорил на латыни:
– Сейчас тысяча девятьсот четырнадцатыйгод, великий царь. И имя Рамзеса Великого известно всему миру – так же как имявашей последней царицы.
Внезапно за его спиной послышался шорох. Этобыл Генри.
– Разговариваешь на латыни с Рамзесом,дядя? Может, проклятие уже сказалось на твоих мозгах?
– Он понимает латынь, – ответил Лоуренс,все еще глядя на мумию. – Разве нет, Рамзес? И греческий он понимает. Атакже фарси и этрусский и многие другие языки, забытые миром. Возможно, он зналязык древних северных варваров, от которого много веков назад произошел нашродной английский. – И Лоуренс снова перешел на латынь: – Послушай, внынешнем мире так много разных чудес, великий царь. Я могу показать тебестолько удивительных вещей…
– Не думаю, что он слышит тебя,дядя, – холодно произнес Генри. Послышался звон стекла. – Во всякомслучае, надеюсь, что не слышит.
Лоуренс резко обернулся. Зажав кожаныйпортфель под мышкой, Генри правой рукой держал крышку одного из кувшинов.
– Не дотрагивайся до него! –прикрикнул Лоуренс. – Это яд, кретин. Все они наполнены ядами. Достаточнокапли, чтобы ты стал таким же мертвым, как он. То есть если он на самом делемертв.
Один вид племянника вызывал у Лоуренсастрашный гнев, особенно сейчас, в эти минуты.
Лоуренс повернулся к мумии. Ничего себе! Дажеруки как будто пополнели. И одно из колец чуть не прорвало тугую ткань. Всегонесколько часов назад…
– Яды? – переспросил за его спинойГенри.
– Это настоящая лаборатория ядов, –пояснил Лоуренс. – Тех самых ядов, которые перед самоубийством испытывалана своих беззащитных рабах Клеопатра.
А впрочем, зачем впустую тратить на Генри этубесценную информацию?
