— Не поняла.
Она кивнула на Джесси:
— Ну… эта инвалидная коляска. У него что, рак?
— Нет, спина сломана. Его сбило машиной. А с чего ты взяла…
— А-а! Ну тогда ладно! — Сиси заметно расслабилась. — Нам ведь не нужны новые имена в скорбном списке.
Она продолжала держать руки замочком, поглядывая на щит с надписью: «Наши усопшие», который только что установила.
— Извини, Сиси.
Я подошла к щиту. Под заголовком «Светлой памяти» помещались фотографии, газетные некрологи и список умерших. У меня стало покалывать пальцы, когда я начала их разглядывать.
Ко мне подъехал Джесси.
— Что это ты тут делаешь, Эв?
Я не могла оторвать глаз от щита, а Джесси вдруг откинулся на спинку своего инвалидного кресла и воскликнул:
— Боже мой! Как же это получилось? Будто снайпер поработал!
Билли д'Амато. Автокатастрофа.
Шэннон Грубер. Пневмония.
Тэдди Горовиц. Авиакатастрофа.
Линда Гарсиа. Тяжелая продолжительная болезнь.
Шэрлин Джексон. Осложнения при родах.
Я схватилась за голову.
Марси Якульски. Несчастный случай на дороге.
Рядом с фотографией Марси была приколота газетная заметка из «Цинциннати инкуайерер» под заголовком «Четверо погибли в серьезной автокатастрофе».
Рак.
Тяжелая продолжительная болезнь.
Осложнения при родах.
Джесси внимательно посмотрел на меня:
— Можешь считать, что тебе повезло.
Лучи от диско-шара плясали по доске, прыгая с одного имени на другое. Я прочла последнее и почувствовала, как к голове волнами прихлынула боль.
Дана Уэст. Военно-морской флот. Хирургическая сестра. Погибла при пожаре госпиталя.
— Мне нужно выйти! — Я бросилась к двери. От подступившей тошноты ужасно хотелось на воздух.
«Мустанг» мчался по Триста девяносто пятому шоссе на север от города, пожирая дорогу фарами. Я изо всех сил давила на газ.
— Я хорошо знала Дану Уэст. Ту медсестру, что погибла.
Я знала и все остальные имена на той доске скорби, но лицо Даны Уэст особенно четко врезалось в память. Я помнила ее теплую улыбку и этот смех, звонко разносившийся над конвейером в школьной столовке, и ее вечную готовность утешить любого, кто испытывал боль. Она жила за три дома от меня. Джесси погладил меня сзади по шее.
— Пожар в госпитале. Она погибла, исполняя служебный долг. Как несправедливо устроен этот ужасный мир, иногда я просто…
Я провела тыльной стороной ладони по глазам. Двенадцать человек из нашего класса уже распрощались с жизнью. И Валери Скиннер была на очереди.
Пустынная ночь дышала безмятежностью, небо походило на черный бескрайний парус, расшитый звездами. Дорога постепенно выбиралась наверх, на открытую равнину, и каждый подъем и поворот был для меня теперь, спустя пятнадцать лет, сюрпризом. Я гнала на полной скорости до самого верха и там наконец нашла поворот.
Мы выехали на вершину созданного природой амфитеатра, обращенного к западу, где высились хребты Сьеррас. Вдалеке мигали огни Лоун-Пайн. Стояла мертвая тишина. Я вышла из машины и обошла ее.
Джесси распахнул дверцу.
— Руку дашь? А то ведь я не брал своей амуниции.
Он мог немножко ходить, только вот не взял костылей. Я подняла его за локти. Я всегда любила этот момент — когда он стоял во весь рост. Он был все так же строен и гибок и не растерял своей стати пловца — двукратного чемпиона страны и члена национальной сборной Соединенных Штатов. Он подтянулся на руках и сел на багажник.
В небе клубилась белесая дымка. Неприступной черной стеной высились над нами хребты Сьеррас. Я прижалась к Джесси.
— Отец привез меня сюда на другой день после того, как я заехала Валери по носу. Тогда мне казалось, что жизнь разрушена навеки. Из школы меня временно отчислили, и родители решили заниматься со мной сами. А мне хотелось только одного — запереться у себя в комнате, забравшись с головой под одеяло. Но отец не давал мне разнюниться. Усадил в машину, привез на эту пустынную равнину и стал учить стрелять. Сухой и поджарый, он произносил слова с оклахомским протяжным выговором, его коротко стриженные волосы посеребрила седина. Он говорил со мной, пока расставлял в рядок пустые консервные банки и заряжал дедушкино старое ружье, не умолкая ни на минуту: «Человек может разозлиться, когда нужно постоять за себя. Вчера ты разозлилась и вот теперь расхлебываешь последствия».
Он показал мне, как правильно приложить к плечу приклад и прицелиться.
«Но это все ерунда. Главное, что ты постояла за себя, и я горжусь тобой, дочка. Нельзя пресмыкаться перед хамами. Просто все надо делать с умом. Ну а теперь, Котенок, смотри в оба и помни, что у ружья бывает отдача».
Я прицелилась в банку и выстрелила. Меня оглушило грохотом.
«Ты убила вон тот кактус. Конец кактусу. — Отец взял у меня ружье и перезарядил его. — Когда вернешься в школу, не вздумай стыдиться своего поступка. Спокойно учись, да и все. Смело иди вперед».
«А я бы хотела стать невидимкой. По мне, так лучше уступить и отойти в сторонку».
Он опустил ружье.
«Нет, Котенок, никогда не уступай! Кто угодно, только не ты! Ни за что!»
И вот теперь я стояла на этом месте и вглядывалась в ночную мглу. Джесси обнял меня за талию.
— А что было дальше? — спросил он.
— Все обошлось. Мне разрешили вернуться в школу, и никто ко мне не приставал. — Я усмехнулась. — Кроме Валери. Но тогда я уже знала, что могу дать ей отпор, к тому же у меня были друзья, и они стояли за меня горой. Я не стала уступать и убираться с ее пути.
— Да уж, слово «уступить» совсем не вяжется с твоим образом. «Уступить», «подчиниться», «сдаться» — ни одно из этих слов.
Я взяла его за руки. У нас за спиной восходила луна, мерцающая и огромная. Ее призрачный свет уже накрыл долину и теперь подбирался к гранитным стенам гор. На их вершинах светились снежные шапки.
Джесси заговорил совсем тихо:
— Я понимаю, как тяжело узнать, сколько твоих одноклассников уже умерло.
— Все мы там будем рано или поздно. Обидно только, если рано.
— Да, гарантировать ничего нельзя. Но я сделаю все, чтобы твоя жизнь никогда не подверглась опасности.
Эти слова вселяли успокоение и даже нечто большее. Они прозвучали обещанием и неким вызовом судьбе. И слишком походили на предложение, к которому я была еще не готова. Я повернулась к Джесси и положила руки ему на плечи. В лунном свете глаза его казались абсолютно синими.
