рот язык, я отдёрнулась. Сплюнула и демонстративно вытерла рот.
— Ты ошалел совсем⁈
Жених нагло рассмеялся:
— Да ты совсем малолетка! Даже целоваться не умеешь.
— Умею, — прошипела я. — В отличие от тебя. Никто в своём уме язык в чужой рот не пихает.
— Ты даже не представляешь, что я в тебя скоро запихну! — он поиграл бровями и сально улыбнулся.
Меня затошнило. Я, конечно, знала, что конкретно и куда пихают после свадьбы. Тоже мне, секрет Полишинеля. Мне было меньше четырёх, когда при мне дворовая собака зачинала щенков. Я уж не говорю о… Дева Мария, вот как тут не согрешать помыслами, когда все вокруг только и делают, что осеменяют собак, кур, коз, овец? Как во всём этом блуде сохранить целомудрие?
— Па, она покраснела! — захихикал Вальжан и заухмылялся, подмигивая.
Мельник, лоснящийся от жира, ухмыльнулся. Он даже прервал торги с моим отцом о приданом, чтобы ещё раз внимательно меня оглядеть. Взгляд будущего свёкра остановился на моей груди.
— А трепались, что с пастухом спуталась… Я ж говорил: кабы спуталась, так давно понесла бы. Хорошая девка. Хороших внуков родит.
— В бёдрах узковата, — сумрачно отозвалась его жена, хмуря толстые брови.
Это была высохшая высокая женщина, с резкими глубокими морщинами и впалыми глазами. Супруг деловито возразил:
— Это ничего. С возрастом и родами раздадутся…
Они обсуждали меня при мне же, словно я была козой на случку. Я стиснула кулаки. Хотелось заорать или швырнуть в них чем-нибудь. И я бы так и сделала. Вот только рядом высился отец, а его брюхо затягивал широкий кожаный ремень.
— Ну вот наступит май, и сыграем свадьбу, — изрёк мельник. — По зиме родит, а весной отправится в поле. Чтоб не залёживалась долго-то. Посевная это святое…
— Ты чего не спишь?
Я вздрогнула всем телом и оглянулась. Надо мной нависал Дезирэ. В свете луны его волосы сияли серебром.
— Не могу уснуть, — честно призналась я. — Как только закрываю глаза, чувствую смерть за изголовьем.
— Ясно.
Он сел напротив, заглянул в лицо. В пляшущем свете свечи его глаза поблёскивали угольками.
— Как же вы все боитесь смерти!
— А ты — нет?
— Я — нет.
— Ничего не боишься?
Принц нагнулся ко мне. Я невольно отпрянула. Дезирэ криво усмехнулся. Блеснули крепкие зубы.
— Боюсь. Того, что страшнее смерти. Я принесу вина. Будешь?
— Буду.
Он вышел, а я обхватила голову руками, запустила пальцы в спутанные волосы. Да, надо было их расплести прежде, чем ложиться спать, но я так устала!
Что за сновидения? Что за странная простолюдинка, в теле которой я оказываюсь во сне?
И главное — что мне делать?
Племянник по матери был единственным моим родственником. Остались ли у него потомки? А если нет, то кто я? Как я могу доказать, что я — дочь последнего короля страны, которую все давно забыли? Да и кому это интересно? Без родных, без своих людей я… простолюдинка? Увы, нет. У любой крестьянки есть родители, или муж, или братья, или сыновья, которые заступятся, прокормят, если совсем будет тяжко, затянут пояса и пойдут наёмными работниками, но не бросят её. А я? Да меня любой встречный мужчина обидит, и некому будет заступиться!
Глаза защипало.
— Не реви, лучше пей, — Дезирэ, бесшумно вернувшийся на кухню, грохнул передо мной глиняной кружкой. Налил в неё терпко пахнувшее вино из кувшина, покрытого паутиной и пылью.
Пить вино из кружки… Фи. Моветон.
Я взяла её обеими руками, чувствуя холод глины. Сморгнула слёзы. Глотнула и закашлялась. Дезирэ уселся на стул и закинул ноги — одну на другой — на подоконник. Свеча облила его красные сапоги жадным трепещущим светом. Принц стал пить из горла́, глядя в отражение почерневшего от тьмы стекла.
— Зачем я вам?
Чёрные глаза скосились на меня.
— Неземная любовь. Истинная пара. Любовь с первого взгляда и до гроба. Вот это всё.
— До чьего гроба?
Дезирэ расхохотался, сбросил ноги на пол, стукнув каблуками, поставил кувшин и уставился на меня, наклонив голову набок:
— В неземную любовь не веришь?
— Нет.
— Ну и зря.
— Почему зря?
— Те, кто верит в такую лабуду, счастливее тех, кто не верит.
— И обманывают их чаще, — намекнула я.
Жених лишь презрительно пожал плечами:
— Похрен. Зато они счастливы в неведении.
— Пока не обнаружат, что всё это — обман.
— И что? Поплачут, найдут кого-то похитрее и снова поверят. И снова будут счастливы.
И он снова отпил вина. Я протянула кружку. Он налил. Что-то, конечно, есть в его словах, но как поверить в обман, если ты знаешь, что это обман? Дезирэ сморщился:
— Кислятина. Ещё год-два и уксус был бы. Вовремя мы его вскрыли.
От вина странным образом согрелось не только тело, но и душа. Я самой себе казалась ледяной глыбой, рядом с которой разложили костёр. Пламя печёт, лёд тает. Голова немного кружилась, но я всё ещё сохраняла трезвость мысли. Вот так и надо! Нельзя терять бдительность рядом с таким опасным человеком.
— Чем сильнее веришь в чью-то любовь, тем потом больнее развор… разор… чарвор… вырваешься.
Какое это неприятно сложное слово, оказывается!
Дезирэ пожал плечами. Снова отхлебнул. Я забрала у него кувшин. Пить из горлышка оказалось намного удобнее. Опять же, потом кому-то мыть кружку. А кому?
— А если кто-то реально любит, а ты не веришь? — задал жених провокационный вопрос. — Живёшь и не веришь, а потом помер и узнал. Вот досада-то! Представь, Шиповничек, узнать в конце жизни, что тебя кто-то искренне любил. И ты мог любить его тоже. М?
Поймать его мысль оказалось довольно сложно. Да ещё и высказанную таким вкрадчивым, лукавым голосом! Пришлось проглотить ещё вина. Недаром всё же утверждают «истина в вине».
— И кто же этот кто-то? Только не говори, что ты.
— А если я?
— Ну нет, нет! — для убедительности я помахала перед его мордой растопыренными пальцами.
— Почему же? Положим, я не очень хорошо воспитан и всё такое. Старый солдат, и не знаю слов любви. Стихи там не слагаю…
— Стихи?
Я расхохоталась так, что начала икать. Ну а если реально смешно? Пришлось запить, чтобы икота прекратилась.
— Да ты меня даже не хочешь! — прыснула ему в лицо. — Ты пажа своего больше хочешь, чем меня!
Дезирэ замер, сузил и без того не широкие глаза.
— Так, я понял. Тебе вина хватит.
— А больше и нет!
Я перевернула кувшин. На стол упала последняя капля. Я поднялась:
— Накойной спочи.
Пошатнулась. Уцепилась за стул. Мир раскачивался, словно мельничное колесо. Нет, колесо крутится, а мир… что делает мир? Дезирэ подхватил меня.
