зимой снег нередко выпадает даже на юге, а кое-где летом жара достигает почти тропической силы. Пальмы и гранатовые деревья, смоковницы и кипарисы соседствуют с зарослями орешника и ивняком; зеленые равнины чередуются с голыми скалистыми грядами».
Древнегреческий историк и географ Страбон (64–63 до н. э. – 23–24 н. э.) лишь подтверждает, что и две тысячи лет назад, и гораздо раньше земля Иудеи была столь же малопригодна для жизни:
«…Моисей убедил немалое число разумных людей и увел их вместе с собой в то место, где теперь находится поселение Иерусалима. Землей этой ему удалось легко завладеть, так как она была незавидного качества, и за нее никто не стал бы серьезно бороться. В самом деле, это скалистая страна, правда, обильная водой, но окрестные области бедны и безводны, а внутренняя часть страны на 60 стадий[8] имеет каменистый слой под поверхностью почвы.
В то же время Моисей вместо оружия выставлял вперед святыню и божество, которому он желал найти место для почитания; народу он обещал установить культ и священные обряды такого рода, чтобы те, кто принял его, не тяготились расходами, одержимостью божеством или другими нелепыми действиями. Подобными средствами Моисей снискал себе уважение и установил необычного рода власть, так как все окрестные народности охотно присоединялись к нему ради таких поучений и обещаний».
Так, с помощью Страбона мы перешли к вере древних иудеев. Ее главнейшее отличие состояло в том, что Бог был один. Несколько непривычно на фоне многочисленных богов соседних народов, но простота культа пришлась по душе народу. Бог Моисея не требовал дорогих статуй в металле, камне. Напротив, подобное запрещалось, и это не вызывало удивления даже Страбона:
«Кто, будучи в здравом уме, дерзнет создать изображение такого бога, похожее на какой-нибудь из окружающих нас предметов? Напротив, следует оставить изготовление всяческих изображений божества и, отделив священный участок и подобающее святилище, почитать его без изображения».
Ему не нужны были обильные жертвоприношения, он не требовал ритуальных убийств детей, как небожители соседних финикийцев; требования единого бога были очень умеренны, справедливы и разумны, его пожелания более несли пользу людям, чем требовали от них.
«Живущие воздержанно, – рассказывает Страбон, – праведной жизнью всегда могут ожидать от божества какого-нибудь блага, дара или знамения, но прочие пусть не ожидают ничего».
Нелегкая судьба периодически разбрасывала иудеев по всему миру. Они забывали родной язык, меняли одежду, привычки, города, страны, континенты, но лишь одно объединяло евреев, где бы они ни находились. «Каждый член любой иудейской общины ежегодно должен был посылать в Иерусалим одну дидрахму в виде взноса на храм; взнос этот поступал более правильно, чем государственные подати; каждый был обязан по крайней мере раз в своей жизни лично принести Ягве жертву на том единственном во всем свете месте, которое было угодно Ягве, – рассказывает признанный знаток Античности Теодор Моммзен. – Ни с чем не сравнимое стойкое сознание национального единства в том виде, в каком оно укоренилось в вернувшейся на родину общине изгнанников и затем породило… обособленность иудеев среди греческого мира, не ослабело, несмотря на рассеяние иудеев и раскол в их среде. Всего замечательнее то, что иудейство продолжало жить даже в кругах, порвавших с иудейской религией».
Все совершенное, все гениальное чаще всего просто, но эта простота почему-то толкает людей усложнить законченный предмет, опутать его ненужными украшениями, нарядить в пестрые одежды. Особенным рвением в этом отличаются люди, наделенные умом и властью. Этой категории почему-то кажется: все, что было до них, – не есть совершенно, именно они призваны доставить людям именно то, что им нужно, именно их деяния угодны Богу. Что из этого получается?
Вновь обратимся к современнику описываемых событий – Страбону:
«Преемники Моисея некоторое время оставались верны его учению, ведя праведную и истинно благочестивую жизнь. Впоследствии жреческая должность оказалась сначала в руках людей суеверных, а затем – самовластных. От суеверия пошло воздержание от некоторых родов пищи, от которых даже и теперь у них существует обычай воздерживаться; обрезание мальчиков и вырезание у девочек и некоторые другие обряды такого рода, установленные законом. Из тираний возникали разбойничьи шайки. Мятежники разоряли страны, как свою, так и соседнюю; другие же, действуя заодно с правителями, грабили чужое добро и подчинили себе значительную часть Сирии и Финикии. Тем не менее они сохраняли известное уважение к своему главному городу, так как не чувствовали к нему отвращения как к местопребыванию тиранов, но чтили и уважали его как святыню».
Иерусалим
В 26 г. н. э. Понтий Пилат прибыл в Кесарию. Древний приморский город до римского владычества носил название Стратонова Башня. Во времена гражданских войн римский военачальник Антоний, в числе прочих земель, подарил его любовнице – знаменитой египетской царице Клеопатре. Впрочем, Клеопатра недолго пользовалась подарком, после судьбоносной битвы при Акции, она и Антоний лишились всего, включая жизни.
Октавиан Август передал город царю Ироду, а тот в благодарность переименовал Стратонову Башню в Кесарию (в честь императора – кесаря). Ирод обнес город мощной стеной, благоустроил порт – что способствовало росту торговли, и как следствие, процветанию Кесарии.
Город стремительно заселялся чужеземцами со своими привычками, традициями и своими богами; вскоре иудеи составляли едва ли половину его населения. Прекрасно укрепленный для защиты от внешних врагов, он стал рассадником разноплеменных конфликтов внутри собственных стен. Город требовал силу, способную навести порядок, и она явилась. В 6 г. н. э. Кесария становится резиденцией прокуратора Иудеи.
Иудея для Рима всегда оставалась непонятной и от этого тревожной территорией. Даже всемогущий Тиберий не мог смотреть со своим традиционным презрением на эту далекую землю, не отличающуюся размерами и значением в огромном римском мире.
Несвойственные императору опасения Пилат запомнил из разговора с ним. Прокуратору захотелось сделать эту провинцию понятной, предсказуемой, а значит, покорной; он страстно мечтал отличиться перед Тиберием. Накануне зимы Понтий Пилат оставил половину когорт в Кесарии, с остальными перебирался в Иерусалим.
Прокуратор поселился в одном из великолепнейших дворцов Ирода Великого и скромно поименовал его преторием – так в римском лагере когда-то во времена республики называлась палатка военачальника. Снаружи резиденцию опоясывали мощные стены. Внутри просторные помещения были обставлены с изысканной роскошью, сохранившейся почти нетронутой со времен могущественного восточного владыки. Казалось, даже стены дышали здесь царской властью, и, не отличавшийся знатностью, обычный римский всадник Понтий Пилат с жадностью впитывал источаемый запах могущества и богатства. Избранное место пребывания толкало прокуратора на великие поступки – достойные прежних обитателей дворца.
По прибытии в Иерусалим Пилату захотелось сразу же совершить действие, которое вызвало бы страх у иудеев. А страх и уважение в
