с усами и в двубортной шубе, похожий со спины на Владислава Сергеевича и воспользовавшийся его ключами? Если это так, то возникал ряд вопросов: сам ли Щелкунов отдал злоумышленникам ключи от своей квартиры или его кто-то принудил к этому? А потом, кто мог знать из посторонних о лежащей в его квартире столь приличной сумме? И конечно же, главный вопрос: был ли жив на данный момент Щелкунов?
* * *
В Москве трупы находят зимой нечасто. Не то что весной, когда начинает таять снег, и вдруг из подтаявшего сугроба пробивается к свету рука со скрюченными пальцами или заиндевевший сапог со сбитым набок каблуком. Но все-таки иной раз судьба подбрасывает зимой участковому приставу такой вот неприятный «сюрпризец», и тут хочешь не хочешь, а вынужден дотошно разбираться: кем обнаружено тело; при каких обстоятельствах и во сколько часов; кем был мертвец при жизни, а ежели по протокольному, кому принадлежало тело; и как так получилось, что он вдруг помер – насильственным образом или в силу естественных причин. Трудности с выяснением личности погибшего появляются, ежели вдруг его никто не хватился, и его труп остался невостребованным…
Обычно о трупах участковым приставам и околоточным надзирателям докладывают дворники или ночные сторожа. Нередко сообщает и вездесущая ребятня, имеющая удивительную способность проникать в самые труднодоступные места, где месяцами не ступала нога обыкновенного человека.
Подавляющее большинство трупов – это жертвы уличного мокрого гранда[1], результат чрезмерного употребления водки или пьяных драк с ранениями от топоров, ножей, обрезков чугунных труб, булыжников и прочих предметов, способных выбить из тела душу. Случается, что умирает и приличный человек, которого посередь улицы хватил сердечный удар или коварная апоплексия. Правда, в этом случае тело все же бывает востребованным, поскольку у приличных людей обычно имеются друзья и родственники. Но бывает и так, что приличный человек становится жертвой насилия и его неопознанный обезображенный труп может пролежать в морге некоторое время, пока наконец не будет опознан родственниками. Неопознанные и невостребованные тела хоронят либо в общей могиле, либо единолично под порядковым номерком на кустарном кресте.
Таковыми невостребованными телами, поступившими в московские морги начиная с воскресенья десятого января, стал интересоваться судебный следователь по особо важным делам коллежский советник Воловцов. Обойдясь без бюрократических проволочек, Иван Федорович устроил так, чтобы после утренних рапортов приставов московских частей всем четырем полицеймейстерам Первопрестольной о происшествиях, случившихся за истекшие сутки, сведения об обнаруженных покойниках поступали в канцелярию Московской судебной палаты. Начиная с момента, как Воловцову было поручено следствие по делу об исчезновении судебного пристава Щелкунова, Иван Федорович каждый день после обеда заходил в канцелярию палаты и забирал сию выборку по обнаруженным трупам с собой.
Интересного для следователя Воловцова покуда было мало. В воскресенье десятого января во дворе по самые окна вросшего в землю каменного одноэтажного дома в Малом Колосовом переулке был найден мужчина, изрезанный финским ножом, вероятно, в пьяной драке и истекший кровью к моменту обнаружения. На улице Большие Каменщики в понедельник ночной сторож обнаружил окоченевшего пьянчугу. В Лавровском переулке недалеко от Троице-Сергиевой лавры уже на рассвете, а стало быть, во вторник двенадцатого января дворник-татарин с непроизносимым именем Асылмардан Юмгалаков нашел в подворотне доходного дома в конце Ильинки раздетого до исподнего белья мужчину в годах с проломленной головой и свороченной набок челюстью. А вот в четверг в морг Лефортовской полицейской части привезли найденное на берегу Яузы неопознанное тело, принадлежащее мужчине лет под сорок или чуток менее. Описание его вроде бы сходилось со словесным портретом судебного пристава Владислава Щелкунова. И Иван Федорович, прихватив с собой для опознания Гаврикова, отправился в Немецкую слободу, на Лефортовскую площадь.
Монументальному зданию из тесаного камня Лефортовской полицейской части на углу площади перед Лефортовским дворцом было без малого полтора века. Построено оно было со стенами толщиной в три четверти сажени[2], что помогло дому сохраниться в пожаре тысяча восемьсот двенадцатого года, когда сгорели более чем две трети всех городских построек. Принадлежал особняк вначале суконных дел мастеру Вильяму Громею, а затем Матвею Григорьевичу Мартынову, бывшему придворному обер-фейерверкеру, сумевшему дослужиться до чина генерал-поручика. После пожара восемьсот двенадцатого года дом приобрел директор Московского отделения Государственного ассигнационного банка Александр Иванович Нестеров. А у него особняк выкупила казна для устройства Лефортовской полицейской части. После значительной реконструкции особняк, ставший трехэтажным, получил над мезонином деревянную высокую пожарную каланчу. В доме разместилась полицейская часть с арестантскими камерами, пожарное депо, казармы полицейских, канцелярия и прочие помещения, включая извозчицкую, женскую комнату и комнату повивальной бабки, в услугах которой время от времени случалась нужда, ежели, к примеру, у какой женщины возникла потребность рожать…
Морг появился при полицейской части вместе с деревянной часовенкой для отпевания. Правда, помещение у часовенки для размещения неопознанных покойников чаще называлось не моргом, а «хранилищем». И никакой речи тогда еще не могло быть об исследованиях трупов с признаками насильственной смерти. Однако возрастающая необходимость требовала решить этот вопрос, и вскоре при часовне возникли две новых комнатки для опознания умерших и внешнего осмотра покойников на предмет причины их смерти. Затем в комнате внешнего осмотра трупов появилась парочка секционных столов и канализация. И покойников с признаками насильственной смерти стали осматривать и внутренне, то есть проводить вскрытие, чтобы распознать истинную причину смерти. Занимался этим полицейский врач, который квартировал опять-таки в доме полицейской части.
В тысяча девятьсот втором году деревянную часовенку с моргом сломали и на их месте поставили новую каменную часовню с главой-луковкой, венчающейся крестом. Помимо основного помещения часовни, имелась еще досмотровая комната и небольшой закуток с механической подъемной машиной. Под часовней находились два помещения: ледник и собственно морг. В него-то и опустились Воловцов и Гавриков, для того чтобы взглянуть на неопознанное тело, найденное на берегу Яузы.
– Ну, что? – спросил Гавриила Ивановича Воловцов. – Он?
– Нет, не он, – уверенно ответствовал Гавриков, мельком глянув на лицо покойника и отойдя в сторону.
Собственно, как только полицейский врач откинул край простыни, прикрывающий лицо трупа, Иван Федорович понял, что перед ним не судебный пристав Щелкунов. Владислав Сергеевич по описанию был выше среднего роста, нос имел римский, то бишь слегка удлиненный с немного загнутым кончиком, волосы прямые и светлые. Еще в словесном портрете Щелкунова, который к этому времени Иван Федорович знал, как «Отче наш», было примечательно то, что мочки ушей у судебного пристава были удлиненными. У мужчины же, найденного на берегу Яузы, уши были оттопыренные и заметно заостренные кверху, как у рыси. Росту покойник
