Рокман — пресс-секретарь. Бриггсу нет нужды говорить с ним потому, что он уже это сделал. Я в этом уверена.
— Понимаю.
— Поразительное совпадение. Будь я параноиком, решил бы, что кто-то спланировал некий затейливый саботаж.
— Исходя из того, что мне рассказали, не могу представить, как такое вообще возможно.
— Я же сказал тебе про параноика, — отвечает Бриггс. Оттуда, где я стою, хорошо виден его силуэт, но не выражение лица. Впрочем, мне и не нужно рассматривать его лицо. Он не улыбается. Его серые глаза холодны как сталь.
— Либо совпадение, Джон, либо нет, — говорю я. — Основной принцип уголовного расследования. Либо одно, либо другое.
— Давай обойдемся без банальщины.
— И в мыслях не было.
— Если в этот проклятый холодильник положили живого человека, ничего хуже и быть не может, — категорически заявляет он.
— Но мы пока не знаем…
— Чертовски неприятная ситуация. — Звучит это так, словно все, что мы построили за последние несколько лет, катится в пропасть.
— Мы пока не знаем, все ли из того, что мне сообщили, соответствует действительности… — вновь начинаю я.
— Думаю, будет лучше, если мы перевезем тело сюда, — вновь обрывает меня Бриггс. — ЛИВС[11]может поработать над установлением личности. Рокман позаботится о том, чтобы ситуация оставалась под контролем. Здесь у нас есть все необходимое.
Вот так номер! Бриггс хочет выслать самолет в Ханском-Филд, на базу ВВС, приписанную к ЦСЭ. Хочет, чтобы лаборатория идентификации Вооруженных сил и, вероятно, другие военные лаборатории и кто-то другой, но уже не я, занялись выяснением всех обстоятельств случившегося. Он не уверен в моей компетентности. Он мне не доверяет.
— Нам неизвестно, идет ли речь о федеральной юрисдикции, — напоминаю я. — Разве что вы знаете нечто такое, чего не знаю я.
— Послушайте. Я пытаюсь найти наилучший для всех вовлеченных в эту историю выход. — Бриггс смотрит на меня через парковку — руки заложены за спину, ноги слегка расставлены. — Полагаю, мы можем направить в Ханском С-17. Тело будет здесь уже к полуночи. ЦСЭ — тоже морг, где занимаются тем же, что и в других моргах.
— Морги этим не занимаются. Их назначение не в том, чтобы принимать тела, а потом отправлять их куда-либо еще для аутопсии и лабораторного анализа. ЦСЭ никогда не рассматривался как место для предварительного осмотра, после которого в Довере за дело берутся эксперты. Меня назначали туда не для этого, и не на это Кембриджу были выделены тридцать миллионов долларов.
— Вам просто следует остаться в Довере, Кей, а мы доставим тело сюда.
— Прошу вас воздержаться от какого-либо вмешательства, Джон. Пока что это дело находится в юрисдикции главного медэксперта Массачусетса. Пожалуйста, не ставьте мои права под сомнение.
Длинная пауза, затем не столько вопрос, сколько утверждение:
— Вы действительно хотите взять на себя всю ответственность.
— Ответственность в любом случае лежит на мне, хочу я этого или нет.
— Я пытаюсь защитить вас. Пытался.
— Не надо. — Дело, конечно, не в этом. Он просто в меня не верит.
— Могу выделить вам в помощники капитана Аваллон. По-моему, не такая уж и плохая идея.
Не могу поверить, что он предлагает такое.
— В этом нет необходимости, — уверенно отвечаю я. — ЦСЭ и сам со всем справится.
— Что ж, мое дело предложить. Чтобы потом разговоров лишних не было.
Каких разговоров? Странно, но мне вдруг кажется, что на линии или где-то поблизости есть кто-то еще. Бриггс по-прежнему стоит у окна. Я не могу определить, один он в комнате или нет.
— Что бы вы ни решили, — говорит он, — давить не стану. Позвоните, как только что-то узнаете. Если потребуется, можете даже меня разбудить. — Он не говорит «до свидания», «удачи» или «как приятно было с вами работать эти полгода».
2
Люси и Марино ушли. С моими чемоданами, рюкзаками и коробками. В комнате пустота. Как будто меня здесь и не было вовсе. Мне одиноко. Такой одинокой я не чувствовала себя давно, много-много лет, может быть, даже десятилетий.
Я осматриваюсь в последний раз, проверяю, не забыла ли что, прохожу взглядом от микроволновки к небольшому холодильнику и кофеварке, дальше, к окнам с видом на парковочную стоянку и апартаменты Бриггса — у него горит свет — и черному небу над пустынным полем для гольфа. Тучи заслоняют слегка вытянутую луну, и она то вспыхивает, то гаснет, словно сигнальный фонарь, как будто сообщает о том, что уже надвигается, и что мне нужно то ли остановиться, то ли идти дальше. Звезд не видно совсем. Меня беспокоит, что погода быстро портится и что перемена связана с южным ветром, тем самым, который приносит большие самолеты с их скорбным грузом. Надо бы поторопиться, но меня останавливает зеркало в ванной и женское отражение в нем. Я смотрю на себя в холодном искусственном свете лампы. Кто ты теперь? Кто ты на самом деле, Кей?
Голубые глаза и короткие светлые волосы, четкая форма лица и фигуры — не так уж и изменились, остались практически прежними, что не столь и мало, учитывая возраст. Я хорошо сохранилась, хотя и работала в окружении стен из бетона и стали, в помещениях без окон и солнечного света. Сыграла свою роль и генетика, врожденное стремление к успеху в семье с трагической историей в духе опер Верди. Наш род происходит из крепкого североитальянского племени, у нас резко выраженные черты, светлые волосы и кожа, хорошо развитый мышечный и костный скелет, стойко переносящий и лишения, и излишества, которые у большинства людей никак со мной не ассоциируются. Но и пагубные наклонности тоже присутствуют: страсть к еде, спиртному, ко всему тому, чего жаждет, даже себе во вред, плоть. Меня влечет красота, мне присущи глубокие чувства, но и некоторые отклонения тоже. Я могу быть жесткой, неуступчивой и невосприимчивой. Неприступной и безжалостной — я научилась быть такой. Наверное, эти качества необходимы. Они не свойственны моей натуре и даже чужды, как и всем в нашей ветреной, трагической семье. Насчет остального я не вполне уверена.
Мои предки работали и на земле, и на железной дороге, но в последние годы моя мать, занявшись генеалогическими изысканиями, добавила к этому списку художников, философов, мучеников и бог знает кого еще. Если верить ей, то я — потомок тех ремесленников, что построили алтарь и хоры, а также выложили мозаику в базилике Святого Марка и оформили фресками потолок в Кьеза дель Анджело Сан-Рафаэле. В моем прошлом вдруг обнаружились священники и монахи, а совсем недавно — уж и не знаю, на каком основании, — выяснилось, что я еще и одной крови с художником Караваджо, которому приписывалось убийство. Более того, по версии моей матери, мы даже связаны неким неясным образом с математиком и астрономом Джордано Бруно, сожженным на костре за ересь во времена римской инквизиции.
