Его голова падает мне на плечо… в противоположность тому, как мы стояли в этой комнате прошлым вечером, прямо перед тем, как Эш обхватил мой член ладонью и заставил кончить в его кулак. Теперь я — тот, кто сильнее, теперь я — тот, кто предоставляет утешение и освобождение.
Я сжимаю его крепче.
— Я ее верну, — клянусь я.
— Это должен быть я, — говорит он мне в плечо.
— Но этого не должно произойти.
— Ты должен вернуться ко мне. Вы оба. Если я потеряю и тебя… — его голос внезапно ломается. — Мой маленький принц. Пожалуйста, возвращайся.
Люди бросают на нас сочувственные взгляды, на нашу мнимую демонстрацию братского утешения. Но я вижу, как на нас смотрят Кей и Мерлин, единственные два человека в этой комнате, которые знают наше прошлое, и я вижу, что они изумляются. Хотят знать обо мне и Эше. Обо мне с Грир.
Я отступаю, слегка вздрагивая от ощущения щетины Эша, царапающей мою щеку.
— Я вернусь, — обещаю я. — Как и твоя жена.
В конце концов, если бы я не встретил Грир пять лет назад, то не поверил бы в то, что снова способен любить. Если бы не Грир, я бы не был снова с Эшем. Если бы не было прошлого вечера, не было бы обетов, которые мы произнесли друг другу и обещаний, которые мы дали своими телами, — то у меня не было бы собственной души.
Я должен ее спасти.
Она уже спасла меня.
ГЛАВА 3
Грир
Настоящее
Я в машине. Я чувствую вибрацию из-за движения машины, отдающуюся болью в голове. Эта мысль приходит словно вспышка, а затем я чувствую все свое тело. Мои руки заклеены скотчем за спиной, лодыжки связаны вместе. Что-то покрывает мои глаза и мой рот. Я ничего не вижу, не могу пошевелиться, не слышу ничего из-за рева мотора. Осторожно вытягиваю ноги, сначала вниз, потом вбок, затем вверх. Это и колючий коврик под моей щекой подтверждают то, о чем я подозревала: я в багажнике.
Мгновение я почти удивлена. Я стала одной из тех дам из легенд, о которых я рассказывала во время лекций в Джорджтауне. Женщиной из рассказов, которые символизируют для доблестного рыцаря (которого умоляют о помощи) секс, целомудрие, обман, или что-либо другое. Жаловаться на то, что эти женщины не оказывают сопротивления, означает не понимать суть; все они — вовсе не женщины. Они — символы, определяемые значением, которое придают им рыцари, узнаваемые только по той роли, которую они играют в приключении рыцаря.
И прямо сейчас трудно не чувствовать родства с этими придуманными образами. Я нахожусь в этом багажнике из-за того значения, которое придал мне Мелвас, даже из-за значений, которые придали мне президент с вице-президентом. Для Мелваса я — вещь, которой он одержим; для Эша и Эмбри, я — живая проекция их любви и обещаний.
Другими словами, меня перемещают в историю, которая не является моей собственной, и я сжимаю глаза под повязкой и даю клятву, что это скоро закончится. Даже если мне самой придется убить Мелваса.
Около минуты я пытаюсь успокоить свои мысли, чтобы сдержать слезы, из-за которых я могу лишиться обоняния, а значит, не смогу дышать. Я в багажнике. Внутри всех современных багажников есть кнопка для открывания багажника, верно? Если я открою багажник во время движения, то кто-нибудь увидит, что я связана и с кляпом во рту, и, конечно же, меня спасут. Но если я открою багажник, а вокруг никого не будет, то мне конец. Он или они (кто бы ни находился на переднем сиденье) просто остановят машину и снова закроют багажник. И, возможно, изобьют меня до смерти.
А значит, мне нужно освободить хотя бы ноги, чтобы я могла побежать, независимо от сценария.
Свежий запах, исходящий от коврика, подсказывает, что эту машину взяли напрокат, а значит, есть шанс, что мои похитители не были подготовлены в некоторых аспектах. Я извиваюсь (тихо, пытаясь свести шум к минимуму), так чтобы найти руками край коврика, и, как я и надеялась, его поднять. Внизу будет полость для запасной шины и домкрата, но не это меня волнует. Мне просто нужны инструменты. Один конкретный инструмент.
Это занимает много времени, или, во всяком случае, в темноте так кажется, я вынуждена двигаться очень медленно. Но потом я нахожу: обычный пластиковый пакет, находящийся в собственной полости под ковриком. Я медленно его открываю и извлекаю рычаг, благодаря бога за то, что дедушка Лео настоял, чтобы я научилась менять шины, когда была подростком, хотя у меня и не было причин ездить куда бы то ни было. Сейчас, когда я упираю рычаг к боковой части багажника и начинаю водить его острыми краями по клейкой ленте, — мне помогает то знание.
Уже через несколько мгновений такой работы у меня жжет запястья, они ноют; несколько раз острый конец промазывает мимо ленты и травмирует мягкую кожу на внутренней стороне рук. К счастью, лента на рту заглушает стоны боли, и после того, как мои ладони окончательно немеют, а руки кровоточат и болят, это происходит. Лента разрезана достаточно, чтобы освободить руки. Я, морщась, снимаю ленту с рта и повязку с глаз, а затем приступаю к освобождению ног, что занимает гораздо меньше времени.
А без повязки на глазах я вижу то, что искала, единственную точку света в моем темном мире. Рычажок с надписью: «Тяни».
Мне хочется потянуть за него прямо сейчас, немедленно, но заставляю себя потерпеть. Я жду, и машина наконец начинает замедляться, а затем останавливается. Бьюсь об заклад, мы около знака «Стоп» или сейчас горит красный, и, молясь, чтобы сейчас был день, и чтобы мы находились в пробке, я дергаю рычаг. Крышка багажника открывается.
Свет ослепляет. На самом деле ослепляет — я ничего не вижу, не могу даже разглядеть очертания чего-либо прямо перед собой. Но, как бы то ни было, я заставляю себя двигаться, неуклюже выбраться из багажника, заставляю вялые ноги бежать, бежать, бежать, хотя я и не вижу, куда бегу, а босые ноги с трудом передвигаются по влажному асфальту. Несмотря на то, что я чувствую, что одета в халат отеля, и он начинает распахиваться, являя мою наготу под ним. Раздается крик, возглас на украинском языке, и мне хочется, чтобы мои глаза видели больше, быстрее привыкли к свету.
И зрение постепенно возвращается обратно.
«Я рядом с большим зданием, — думаю я, спотыкаясь на узкой дорожке. — Сейчас
