поиграть.
На меня смотрит множество розовых, фиолетовых и черных устройств. Почему они выпускаются в таких странных цветах? Почему фаллоимитатор с присоской для клитора розового цвета? В смысле, я никогда раньше не видела розового члена.
Я провожу пальцем по этой маленькой прелести, нажимаю на кнопку, и он оживает. Вздыхая с облегчением, что он не плоский, я ложусь на кровать и развязываю полотенце, позволяя ему распахнуться.
Правая рука обхватывает грудь. Я перекатываю сосок между кончиками пальцев, закрываю глаза и представляю его лицо. Он нависает надо мной. Эти глаза заглядывают мне прямо в душу.
Я провожу вибрацией по своему клитору и спускаюсь ко входу. Мне должно быть стыдно за то, насколько я влажная для своего таинственного незнакомца. Игрушка легко скользит внутрь до самого конца, попадая в ту волшебную точку глубоко внутри. Ту самую, которую, кажется, парни никогда не смогут найти.
Мой большой палец нажимает на вторую кнопку, и присоска для клитора оживает. Я устанавливаю ее в правильное положение, и все мое тело напрягается. Вот почему я люблю эту маленькую игрушку. Она всегда заставляет меня кончать быстро и сильно.
Мои бедра двигаются вверх-вниз. Затем сжимаются, когда ощущения вибрации внутри меня смешиваются с ощущением того, как мой клитор сильно сосут, а пальцы сжимают сосок. Как раз в тот момент, когда меня вот-вот захлестнет волна оргазма, он улыбается. Мой таинственный мужчина, блять, улыбается мне. Его лицо чертовски красивое. Точеный подбородок с щетиной, высокие скулы и эти темные глаза, которые, кажется, хранят в себе чертову уйму секретов.
Глаза лжеца.
От осознания этого оргазм пронзает мое тело, заставляя меня задыхаться. Глаза лжеца? Что, черт возьми, это значит?
Вытащив вибратор из своего тела, я выключаю его и бросаю рядом с собой на кровать. Смотрю в потолок, пытаясь разгадать загадку этого незнакомца и понять, почему я так одержима им.
Мельбурн — большой город. Маловероятно, что я когда-нибудь увижу его снова, и это хорошо. Потому что я не одержима. Давным-давно я поклялась, что никогда не буду настолько очарована мужчиной, чтобы попасть в ловушку его чар. Кроме того, фантазии всегда лучше, чем реальность.
Глава 4
Это последнее, что мне хотелось бы сейчас делать, но кто-то же должен быть этим человеком. Тем, кто постоянно проверяет, все ли в порядке у остальных. Или настолько в порядке, насколько это возможно, учитывая, какие карты нам выпали.
Именно поэтому я стою перед школой Вина и жду его. Я думал, что знал своего отца. Плохую и уродливую сторону вещей. И не думал, что он сможет шокировать меня, прямиком из могилы. Но то, что я увидел в том доме, о котором знал наш младший брат, в отличие от остальных, — это такое дерьмо, которое никто, блять, не должен видеть в своей жизни.
И отсюда возникает вопрос. Откуда, черт возьми, Вин знает об этом месте, в то время как остальные из нас понятия не имели о его существовании? Даже Джио не знал. Если бы знал, то скорее бы положил конец этому и нашему отцу.
Вин подходит ко мне, нахмурив брови.
— Где моя машина?
— Я попросил Джимми отвезти ее домой. Садись, — говорю я ему, подойдя к водительской стороне нашего затемненного внедорожника.
Вин выражает свое недовольство, бросая портфель на заднее сиденье, а затем захлопывает дверцу, садясь на переднее пассажирское сиденье.
— Кто-то умер?
— Нет. Ну, насколько мне известно, нет. — Я пожимаю плечами.
Он поворачивает голову и пристально смотрит на меня.
— Тогда почему ты здесь?
— Я ходил в тот дом, — говорю я ему, наблюдая за его реакцией боковым зрением, затем добавляю: — По адресу, который ты передал Джио.
Вин ничего не говорит. Он никак не реагирует. Парень — воплощение хладнокровия, спокойствия и собранности. За исключением постукивания мизинцем. Это его единственный признак. Который говорит о том, что он либо встревожен, либо чертовски зол. Я никогда не могу угадать, что именно, пока он сам не решит поделиться этим со мной.
— Как ты узнал об этом месте? — Спрашиваю я его, пытаясь сохранить небрежный тон, хотя на самом деле это совсем не так. Я хочу разорвать своего гребаного отца на части. Вин никогда не должен был приближаться к этому гребаному дому или к тому дерьму, которое творилось внутри него.
Вин пожимает плечами.
— Папа водил меня туда несколько раз.
— Зачем?
— Почему этот гребаный мудак делал то, что делал? — парирует он.
Мои пальцы сжимают руль, а костяшки белеют.
— Вин, он… ты… — Блять, я даже не знаю, как задать этот гребаный вопрос. Когда мы останавливаемся на красный свет, я поворачиваюсь к своему брату. — Почему ты не сказал кому-нибудь из нас? Мы бы остановили это.
Вин поджимает губы.
— Если бы я рассказал кому-нибудь из вас, он заставил бы вас всех сделать то же самое, — говорит Вин. — Я не хотел, чтобы это произошло.
Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. При мысли о том, что мой младший брат, мать его, заперт в одной из спален с этими больными ублюдками… что они с ним сделали… О том, что наш отец продал его тому, кто, блять, больше заплатит…
— Прости меня… Я не знал. А должен был догадаться, — выдыхаю я, не скрывая своих эмоций.
— Ты никогда и не должен был знать, — говорит Вин. — Это не твоя вина, Гейб. И я бы предпочел, чтобы это осталось между нами.
— Ты знаешь, что мы должны рассказать Джио. — Невозможно не рассказать ему.
— Зачем? Что хорошего это даст? Он, наконец-то, остепенился, обрел счастье. Он этого заслуживает. Ему не нужно взваливать на себя бремя, которое ему не по силам. И тебе тоже, — выпаливает Вин.
— Это… я думаю, тебе стоит с кем-нибудь встретиться, — говорю я ему.
— С кем? С каким-то шарлатаном, помешанным на психике? Пас. Я в порядке. И справился с этим, — говорит он, после чего меняет тему. — Ты
