три дня я был как никогда счастлив. Готовясь к отъезду, я проводил большую часть времени на речке, смывая с себя накопившуюся на плантации грязь. Идея привести себя в достойный вид принадлежала не мне. Я подолгу плескался в речке, но не из-за того, что был так грязен, а потому, что миссис Лукреция сказала мне, что я должен отмыть ноги и коленки, прежде чем смогу поехать в Балтимор; люди, жившие в чистоте, должно быть, смеялись бы, увидев меня грязным. К тому же она собиралась дать мне пару брюк, которую я не получил бы, если бы не смыл с себя всю грязь. Мысль о собственной паре штанов меня просто потрясла. Одного этого было достаточно, чтобы избавиться от того, что называлось гуртовщиками свиней чесоткой под кожей. Я взялся за это всерьез, впервые за все время надеясь на вознаграждение.
Узы, обычно связывающие детей с их домами, в моем случае напрочь исключались. На свой отъезд я не смотрел как на тяжелое испытание. Мой дом мало привлекал меня, да он и не был мне домом; расставаясь с ним, я не чувствовал, что мог бы чему-то радоваться, оставшись. Мать моя умерла, бабушка жила вдали от меня, так что я редко видел ее. Со мной жили лишь две сестры и брат, но, разлученные с матерью еще в раннем детстве, мы почти не ощущали своего родства. Я искал дом в другом месте и был уверен, что не встречу дома, который был бы мне менее подходящ, чем тот, который покидал. Однако, встретив на новом месте лишения, побои и беззащитность, я утешился бы тем, что не избежал бы их, оставшись. Зная о них не понаслышке, сталкиваясь с ними в доме старого хозяина, я вполне естественно подразумевал мою способность сносить их повсюду и особенно в Балтиморе; в Балтиморе меня охватило чувство вроде того, как в пословице, гласящей, что «быть повешенным в Англии предпочтительнее, чем умереть своей смертью в Ирландии». Мной владело сильное желание увидеть Балтимор. Кузен Том, не отличавшийся красноречием, все же тайно внушил мне это желание, выразительно описав место, где он находился. Я никогда не обращал внимания на вещи в Большом доме, не важно, какие бы красивые или внушительные они ни были, но то, что он видел в Балтиморе, превосходило и по красоте, и по силе любой предмет, на который я ему указывал. Даже сам Большой дом, со всеми его картинами, уступал многим домам в Балтиморе. Желание было настолько сильно, что, по моему мнению, даже просто удовлетворив его, я мог бы полностью возместить те удобства, какие терял из-за переезда. Я уезжал без сожаления, питаясь огромными надеждами на будущее счастье. Мы отплыли в Балтимор по Майлс-ривер субботним утром. Я помню лишь день недели, когда это произошло, так как тогда еще не имел понятия ни о днях, ни месяцах. Отправившись в плавание, я прохаживался по корме, окидывая плантации полковника Ллойда взглядом, который, как я надеялся, должен быть последним. Затем я подыскал себе местечко на носу шлюпа и остаток дня провел там, заглядывая вперед и интересуясь скорее расстоянием, чем тем, что проплывало мимо. В тот же день, после полудня, мы достигли Аннаполиса, столицы штата. Остановка была недолгой, так что у меня не было времени сойти на берег. Это был первый большой город, встреченный мной, и, хотя в сравнении с некоторыми нашими фабричными городками в Новой Англии он выглядел меньше, я подумал о том, какое это удивительное место – оно впечатляло даже более, чем Большой дом.
Мы прибыли в Балтимор рано утром, в воскресенье, сойдя на берег у пристани Смита, неподалеку от причала Ваули. При корабле у нас был шлюп, полный овец; после того как я помог отогнать их на бойню мистера Куртиса, что на холме Лаудена Слейтера, меня в сопровождении Рича, одного из членов экипажа шлюпа, отправили в мой новый дом на Аллисиниа-стрит, близ верфи мистера Гарднера, что на Феллс-Пойнт[4].
Мистер и миссис Оулд были дома и встретили меня в дверях со своим сынишкой Томасом, забота о котором теперь поручалась мне. И здесь я увидел то, чего никогда прежде не видел: лицо белого человека, излучавшее самые добрые чувства; то была моя новая хозяйка София Оулд. Мне бы хотелось описать восторг, охвативший меня, когда я это заметил. Для меня это было новое и странное зрелище, осветившее мой путь светом счастья. Маленький Томас разговорился, ведь теперь у него был Фредди, и мне поручили заботиться о нем; одним словом, я приступил к своим обязанностям на новом месте с самыми радужными надеждами.
Я смотрел на отъезд с плантации полковника Ллойда как на одно из самых интереснейших событий моей жизни. Вполне вероятно и даже совершенно возможно, что если бы не то простое обстоятельство неожиданного отправления в Балтимор, то сегодня, вместо того чтобы сидеть дома, за столом, и повествовать об этом, ощущая радость свободы и семейного счастья, я бы по-прежнему находился в оковах рабства. Переезд в Балтимор стал основой и открыл двери всему моему будущему процветанию. Я даже расценивал это как первое откровенное проявление того доброго Провидения, которое с тех пор всегда было со мной и отметило мою жизнь столькими подарками. Я признавал, что в моем избрании было нечто удивительное. Ведь на плантации было множество детей, которых могли послать в Балтимор. Кто-то из них был старше или моложе меня, а кто-то того же возраста. Среди всех них избран оказался я и был первым, последним и единственным выбором. Быть может, я покажусь глубоко суеверным и даже эгоистичным, признавая это событие как особое вмешательство божественного Провидения в мою пользу. Но я погрешил бы перед своими прежними чувствами, если бы скрыл эти мысли. Я предпочитаю быть честным перед самим собой, даже рискуя подвергнуться насмешкам со стороны, я не хочу лгать и испытывать отвращение к самому себе. Сколько помню себя, с ранних лет я питал глубокое убеждение, что рабство не всегда будет держать меня в своих грязных объятиях; и в мрачные часы моего заточения в рабстве это животворное слово веры и духа надежды не покидало меня, но оставалось подобно ангелу-хранителю, чтобы ободрять меня во тьме. Этот добрый дух исходил от Бога, и ему я возношу молитву и славлю его.
Глава 6
Моя новая хозяйка и в самом деле оказалась такой, какой я запомнил ее при первой встрече, – женщиной добрейшей души и прекраснейших чувств. До меня у нее никогда не было в
