его через этот мир, который он сам создал, но теперь уже не мог контролировать.
Наконец, они добрались до огромного замка, построенного из черного оникса и прозрачного кварца. Замок возвышался над ними, его башни касались небес, а стены отражали все краски ночи. Внутри замка царила тишина, нарушаемая лишь эхом их шагов.
— Я знаю это место, — прошептал Марек, — здесь все началось. Этот замок — первая история, которую я когда-либо написал. Это мой дом, мой первый дом, созданный фантазией.
Они вошли в замок, и в его залах, украшенных гобеленами из звездного света и тьмы, Марек почувствовал, как реальность снова меняется. Но на этот раз — в сторону настоящего. Он вспомнил, как писал эту историю, как создавал этот замок. Воспоминания захлестнули его, как волна, и в этот момент он осознал, что выход из этого мира был не в том, чтобы бежать, а в том, чтобы вспомнить.
Они продолжили свой путь и вскоре оказались в огромном зале, словно вырезанном из самого сердцевины звездного света и лунного камня. Высокие колонны из белоснежного мрамора, украшенные тончайшими резными узорами, поднимались к потолку, который простирался над ними, как небесный свод, усыпанный тысячами светящихся кристаллов. Эти кристаллы мерцали, отбрасывая мягкий, теплый свет, который скользил по стенам и окутывал пространство загадочной, почти сказочной атмосферой.
Пол зала был вымощен плитами из светло-серого матового агата, каждая из которых переливалась серебристым блеском, словно утренняя роса на траве. Шаги Марека и Ванды звучали мягко, как шелест листвы в летний вечер, когда они осторожно пересекали этот удивительный зал. Воздух был насыщен легким ароматом цветов, будто весенний ветер принес сюда запах цветущих садов.
По обеим сторонам зала висели гобелены, сотканные из нитей столь тонких, что они казались частью самой ткани вселенной. На гобеленах были изображены сцены из мифов и легенд: драконы, взмывающие в небо, феи, танцующие среди цветов, и древние боги, взирающие на мир с высоты своих обителей. Каждый гобелен мерцал и менялся в свете кристаллов, как будто живые образы могли вот-вот сойти с полотна и влиться в реальность.
Внезапно из-за одного из гобеленов появился высокий эльф, облаченный в серебристый плащ, сверкающий, как лунный свет на воде. Это был тот самый эльф, который уже однажды явился им, когда они впервые нарушили границы этого мира. Его глаза, холодные и проницательные, как ледяные озера, встретились с глазами Марека.
— Опять вы, — произнес эльф, его голос звучал мягко, но в нем чувствовалось недовольство. — Вы снова нарушаете покой нашего мира, вмешиваясь в то, что должно оставаться неизменным.
Марек сделал шаг назад, чувствуя тяжесть вины, как если бы этот мир действительно был живым, дышащим существом, которое они оскорбили.
— Мы не хотели... — начал он, но эльф поднял руку, останавливая его.
— Каждое ваше слово — это акт творения, — продолжил эльф. — Вы создаете, но вы также разрушаете. Не забывайте об этом. Ваши фантазии могут быть красивыми, но они также могут быть опасными. Выходите из этого мира, если дорожите своей реальностью, иначе вы потеряете ее навсегда.
Марек почувствовал, как Ванда сжала его руку крепче. Он кивнул, принимая слова эльфа, как горькую истину.
— Ванда, — прошептал он, — наш дом там, где наши воспоминания. Здесь все это — только тени, иллюзии. Нам нужно вспомнить реальный мир, наш дом.
Она кивнула, ее глаза были полны света, и этот свет начал разливаться по залам замка, освещая его от самых глубин до вершин башен. Марек держал ее руку крепко, чувствуя, как мир вокруг них начинает меняться. Камни замка становились прозрачными, как лед, затем рассыпались на мелкие осколки.
— Вспомни наш дом, Марек, — шепнула Ванда, ее голос был одновременно тихим и сильным, как зов далекого маяка. — Вспомни наш дом...
И он вспомнил. Вспомнил свет лампы на письменном столе, запах кофе, тиканье часов, мягкость ее рук. Вспомнил каждый момент их реальной жизни, и с каждым воспоминанием мир вокруг них исчезал, как тает утренний туман под лучами восходящего солнца.
Когда они открыли глаза, они снова были дома. В комнате царил мягкий полумрак, и только лампа отбрасывала теплые отблески на стены. Ванда сидела рядом, ее руки были теплыми, а глаза — полными жизни.
— Мы вернулись, — сказал Марек, и его голос дрожал от облегчения.
— Да, — ответила она, улыбаясь, — мы вернулись. Но помни, Марек, твои фантазии — это мощная сила. Они могут создавать целые миры, но они могут и поглотить тебя. Будь осторожен с тем, что ты создаешь.
Марек кивнул, он знал, что теперь его слова никогда не будут прежними. Каждый написанный им мир был настоящим, и он всегда будет помнить, что даже самые прекрасные фантазии могут стать ловушкой, если позволить им завладеть твоей реальностью.
Тонкие черты вдохновения
Утренний свет, робкий и нерешительный, просачивается сквозь тонкие занавески, рисуя причудливые узоры на потертом деревянном полу кабинета Марека. Пылинки танцуют в воздухе, словно крошечные звезды в космосе того мира, что еще не создан. Дисплей ноутбука смотрит на него, будто бездна, готовая поглотить целиком. Пальцы дрожат над клавиатурой, не решаясь нарушить девственную чистоту виртуального листа.
Тик-так, тик-так — старинные напольные часы в углу комнаты отсчитывают секунды, минуты, часы... или вечность? Марек не уверен. Время, кажется, застыло в янтаре его нерешительности. Он оглядывает кабинет, ища вдохновение в знакомых предметах. Книжные полки, заставленные томами любимых авторов, молчаливо взирают на него. Корешки книг — разноцветные, потертые, любимые — словно укоряют его за бездействие.
Запах свежесваренного кофе проникает в комнату, окутывая словно теплое одеяло в зимний день. Ванда. Ее присутствие — словно спасительный якорь в бушующем море сомнений. Она входит, неся поднос с дымящейся чашкой и тарелкой свежих круассанов. Звон фарфора о дерево стола отдается в ушах Марека, словно колокол, пробуждающий его от оцепенения.
Ванда ставит чашку рядом с ним, легко касаясь его плеча. Прикосновение отдается электрическим разрядом, пробуждая воспоминания о первых днях их знакомства. Тогда слова лились потоком, не зная преград. Где теперь та легкость? Растворилась в вязком тумане несбывшихся мечтаний и разбитых иллюзий.
Марек делает глоток. Горечь кофе на языке смешивается с горечью невысказанных слов. Он смотрит в окно. Деревья за стеклом качаются на ветру, их ветви — как руки, тянущиеся к небу в молитве о вдохновении. Или это проклятия? Кто знает. Может, деревья
