немецкие племена увлечены были какими-то смутными порывами к государственному существованию, и тогда ясно определились особенности национального типа.
Но могло ли прочно удержаться национальное государство во времена императоров саксонской и Салической династий? Разве оно могло противопоставить местному обособлению племен решительное национальное объединение? За династией Штауфенов остается та большая заслуга, что при ней разрешена была задача, выраженная в этом вопросе. В мирное, очень прогрессивное время Оттонов и Салической династии национальная работа неизбежно привела к дальнейшему делению и подразделению; рядом с прежним сословием земледельцев явились сословия бюргеров и рыцарей. Среди постоянных видоизменений в сословном организме, которыми отмечен рубеж одиннадцатого и двенадцатого веков, победу одержали в конце концов эти новые сословия: они восторжествовали над старыми племенными подразделениями и явились прочным социальным ферментом для нации как целого.
Это-то событие обеспечило прочное и способное к развитию существование единой немецкой нации, будущего национального государства. Ибо теперь только впервые было достигнуто всеобъемлющее прочное объединение немецких масс, становившееся постоянно все теснее. Но далеко еще было до того, чтобы предоставить отдельных индивидуумов преимущественному попечению государства, чтобы подчинить их высшим государственным интересам. Новые сословия соединились в особые корпорации с особыми правами и исключительными жизненными целями; отдельные личности прежде всего и примыкали к этим корпорациям, сословное сознание поглощало всякое национальное чувство.
Таким образом, национальное сознание, постепенно прокладывая себе путь, выступало на свет Божий, как бы по побуждению и в сопровождении сословного сознания. Развитие его было условным – оно обусловливалось тем сословием, какое в данное время являлось социально-руководящим, вначале рыцарским, а затем городским.
Все это дало толчок свободному умственному развитию личности, побудив последнюю порвать тесные сословные узы, окунуться в глубокое море идей и пуститься в смелое плавание. Настал век Реформации. Вооруженная компасом Евангелия, нация принялась искать для себя новую веру, а в последней – точку опоры для нового умственного и общественного существования. Когда замкнутый средневековый строй был расшатан, отдельным личностям пришлось более чем когда-либо обратить свой взор на единое национальное государство как на надежнейшую для себя защиту.
Национальное государство оставалось, однако, прекрасной мечтой во время гуманистов, и средневековый социальный строй в существенных чертах своих пережил еще конец восемнадцатого столетия. Наступило затишье в процессе общественного развития, оно значительно задержало внешний прогресс нации сравнительно с ее более счастливыми соперницами, но это не помешало увеличению умственного наследия нации.
Это наследие блестяще отразилось в умственных течениях конца предыдущего столетия, с ним мы вступили в новую эпоху субъективизма, в период буржуазного государства и свободного выбора профессий, свободы передвижения и свободной мысли. На этой стадии нашего национального развития порваны были почти все социальные узы прежнего времени, и мы бурно перешли к новой социальной группировке, вызванной новыми условиями; этот новый порядок мог упрочиться и дальше развиваться под защитой одного лишь национального государства. Отдельная личность является теперь совершению свободной; она сбросила с себя все корпоративно-сословные помочи, даже почти все естественные узы семьи и рода; в ее распоряжении ничем не стесняемый выбор духовной группировки, прочно опирающейся на национальную почву общности языка, однородности чувств и образа мыслей. Столь богатая жизнь в ее полном расцвете может существовать лишь при покровительстве национального государства, которое одно только может управлять ее развитием и сдерживать ее порывы. Таким образом, современное национальное сознание немцев, в силу внутреннего развития, стало политической силой и привело к созданию национального государства, и благоприятная судьба дли достижения этой цели даровала нации, помимо смутного давления масс, вождей со здравыми взглядами и царственной энергией.
Книга первая
Глава 1
Древние времена
I
Благодаря олову и янтарю всемирно-историческое торговое обращение, концентрировавшееся на Средиземном море, включило в сферу своих сношений и гиперборейцев; эгоизм явился и здесь предтечей умственных связей, в силу которых главный пункт всемирно-исторического развития в конце концов был перенесен с Средиземного моря к берегам Немецкого моря.
Олово показало дорогу к кельтам, жившим у самых дальних морских берегов. Бронза раньше всех других металлов вошла в употребление у европейских культурных народов; для приготовления же бронзы необходимо олово, которое находили почти только в одной Британии, потому что рудники в горах Тюрингии были неизвестны древним, да и индийские источники не были, кажется, также ими открыты. Из Британии же олово проникло очень рано на юг и восток, уже «Илиада» упоминает о нем (конечно, в своеобразных и почти баснословных выражениях) как об особенном украшении для оружия. Позднее стали ввозить его в значительных количествах и регулярно. На первых порах торговля оловом сосредоточена была в руках финикийцев, а начиная с пятого столетия до Р.Х. она переходит в процветавший тогда Марсель. Этим же путем шла с того времени и торговля янтарем – той удивительной смолой, происхождение которой древние связывали с самыми неправдоподобными предположениями. На севере как торговля, так и обработка янтаря были, конечно, гораздо древнее. Насколько мы можем проникнуть в доисторическую эпоху, мы находим, что янтарь был уже тогда известен и ценился как украшение.
Его нашли в двух местах. Прежде всего, на Фризских островах Немецкого моря и на западном шлезвиг-гольштейнском морском берегу: сюда в древние времена весенние бури выбрасывали его на берег в изобилии, да и теперь еще он местами попадается там. Затем его находили на берегах Балтийского моря. Здесь между устьями Мемеля и Вислы высокими мелями врезывается в море провинция Samland[10]: в этом-то месте и происходит в настоящее время главная добыта янтаря.
В отдаленные же времена значительно преобладали западные источники. Уже в каменном веке обработка этой драгоценной смолы стояла здесь на более высокой ступени, чем на Востоке; а на юг к Средиземному морю в продолжение пяти или шести столетий от начала нашей эры проникал, кажется, исключительно или по преимуществу фризский янтарь. Проникал он сюда (по крайней мере с тех пор, как вывозом его занялся Марсель) только сухим путем, переходя постепенно, путем обмена, от одного народа к другому, так что эта торговля не вела к существенному расширению географических и этнографических знаний древних.
В 330 году до Р.Х. Пифей, гражданин города Марселя, достигшего тогда наивысшего своего расцвета в торговом отношении, задумал отправиться сам в страну янтаря и олова. Задумал он это путешествие под влиянием торговых и научных интересов, и его всецело охватила страсть разрешить вопрос о величине и очертании земли.
Пифей проехал через Геркулесовы столбы, посетил и объехал берега Британии, проник до отдаленной Thule[11], а из Британии он направился к востоку по ту сторону страны кельтов и приехал в
