Когда начался прилив, рисунок из ракушек, украшавший стены замка, сперва засиял разноцветными красками, а затем исчез под водой. Мадлен расплакалась, а Лидия ее утешала, говоря, что, когда все уснут, в замке поселятся русалки и красивые морские существа. Той ночью они приснились Мадлен.
Развод родителей, наверное, был неизбежен. Лидия приехала в Париж, будучи молодой преподавательницей. До этого она читала в Лондоне курс истории Франции времен Тюдоров. В молодости Жан, который был тогда профессором философии, отличался потрясающей красотой. Мадлен могла легко себе представить, как получилось, что сдержанная англичанка Лидия влюбилась в красивого француза.
Принесли заказ, и она принялась без энтузиазма ковырять еду вилкой, жевала, не замечая вкуса. Что ж, по крайней мере, теперь она сможет лично узнать у Лидии про то произведение на латыни. Общий интерес к истории стал одной из причин их близости, обе жили в призрачном мире удивительных королей и героических подвигов. Но ей никак не удавалось объяснить Розе, в чем его притягательность.
Вернувшись в порт, Мадлен пришлось сосредоточиться на том, чтобы заставить старенький «пежо» завестись и тронуться с места, и она с облегчением на некоторое время отвлеклась от беспокойных мыслей. Двигатель остыл, но через несколько минут верная машина ожила. Мадлен с любовью погладила приборную доску — она считала, что машины всегда откликаются на доброе отношение. Это было единственным ее суеверием, приметой, которой она неукоснительно придерживалась. Она медленно продвигалась в потоке машин к воротам, ведущим на пристань.
Поджидая своей очереди, Мадлен не выключала двигатель, завороженно смотрела на полоски серебристого света, который луна проливала на чернильно-черную воду. Когда темные волны ударили в громадный корпус парома, собиравшегося пересечь канал, она снова с беспокойством подумала о Лидии.
Когда Мадлен въезжала в Кентербери по Нью-Дувр-роуд, в городе было уже темно и пусто. У древней средневековой стены она остановилась и проверила смс-сообщения на мобильном телефоне, что делала каждый час с тех пор, как выехала из Кана. На всякий случай она дала Джоан Дэвидсон свой номер. Сообщений не было. Может быть, все в порядке?
ГЛАВА 2
Домик Лидии, выстроенный в викторианском стиле, находился в стороне от проезжей части, в маленьком переулке позади царственного Кентерберийского собора[7]. Шпиль собора высился над узкими улочками и домами времен Тюдоров, а экстравагантные резные украшения из камня делали его похожим на заколдованный дворец, окутанный призрачным ореолом золотистого света.
Мадлен никогда не бывала в доме Лидии в ее отсутствие и, доставая запасной ключ из потайного места под неплотно пригнанным кирпичом в садовой стене, чувствовала себя непрошеной гостьей.
Внутри прохладный воздух был пропитан знакомым ароматом лаванды. Мадлен сделала глубокий вдох, позволив приятному запаху разогнать тревогу, и впервые за весь день поверила, что все будет хорошо. Когда она несла вещи наверх, в спальню для гостей, громадные напольные часы пробили три. Однако, несмотря на столь поздний час, она совсем не хотела спать. Ей захотелось выпить, чтобы расслабиться, но в доме вряд ли было спиртное.
Спустившись вниз, она включила свет в комнате, которая одновременно служила столовой и гостиной, хотя громадный стол с ножками в виде когтистых лап, стоявший у окна, почти никогда не использовался в качестве обеденного. Сейчас он был почти доверху завален книгами и фотокопиями, на одной из которых она заметила открытый блокнот. Сверху лежали очки Лидии, а рядом стояла полупустая чашка с холодным чаем. Казалось, что Лидия только что вышла из комнаты и сейчас вернется. Мадлен раскрыла дверцы громоздкого буфета из дуба и, к своему огромному удивлению, обнаружила там бутылку шерри и хрустальный графин с янтарной жидкостью. Она вытащила стеклянную пробку и понюхала. Благодарение Богу, виски.
Мадлен обычно не курила в доме Лидии. Она вообще старалась не курить в присутствии матери, зная, что ее это беспокоит. Обычно она уходила в сад за домом, где позади выстроившихся в ряд викторианских домов протекал канал. Закурив в комнате, она почувствовала себя бунтаркой и тут же вспомнила, как подростком выдыхала дым в открытую форточку спальни. Много лет спустя Жан рассказал ей, что они с матерью знали о ее тайном пристрастии к сигаретам, но решили, что запрет заставит взрослеющую дочь курить еще больше. Они считали, что, если не обращать на это внимания, она со временем откажется от дурной привычки. Но тактика от противного в данном случае не принесла плодов.
Мадлен налила себе щедрую порцию виски и подошла к столу взглянуть, над чем работала Лидия.
На открытой странице она обнаружила несколько записей, очевидно скопированных по отдельности с разных страниц одной и той же приходской книги:
«Маргарет, дочь Джаспера Петерсона и Мэри, его жены, крещена 3 апреля 1876 года».
«Бродер из Кентербери и Маргарет Петерсон из данного прихода поженились 1 июня 1898 года».
«Бродер, торговец тканями, похоронен здесь 11 сентября 1901 года».
«Элизабет, дочь покойного Эдуарда Бродера и его вдовы Маргарет Бродер, крещена 3 ноября 1901 года».
Элизабет Бродер была матерью Лидии. Мадлен знала, что после смерти матери Элизабет перебралась в Лондон и там все свое время посвящала текстильной промышленности. Интерес Лидии к истории, по-видимому, озадачивал бабку Мадлен, которая надеялась, что дочь продолжит ее дело, поскольку такова была семейная традиция. Подробности истории семьи Бродер всегда невероятно занимали Лидию, но, лишь выйдя на пенсию, она смогла заняться ими со всей страстью.
Лидия взяла девичью фамилию матери — Бродер — в качестве акта протеста против своего отца, который был страшным пьяницей и бабником. Возможно, именно по этой причине она вышла замуж за Жана — если правда то, что женщина всегда ищет в своем потенциальном партнере качества, присущие ее отцу. Жан не пил, но и скромником его назвать было нельзя.
Ее родителей, без сомнения, привлекла друг к другу одинаковая страсть к академическим исследованиям, а также интерес к культурным загадкам их народов. Судя по некоторым обмолвкам, Мадлен поняла, что первая страсть прошла, как только родительские обязательства и быт пришли на смену тому, что воспламеняло молодые тела и умы.
Она снова посмотрела на сделанные Лидией записи в блокноте, посвященные рождениям и смертям ее предков. Бродер умер всего через три года после женитьбы на Маргарет, а мать Лидии Элизабет родилась почти сразу после его смерти. Может быть, их печали помогли вылепить ее собственную личность и судьбу? Возможно ли, чтобы сто лет истории сказались на одном конкретном человеке? А если это так, почему только сто лет, а не больше? Какие ответы она могла бы получить, если бы ей удалось встретиться с кем-нибудь из более далеких предков Лидии? Часы пробили четыре раза, и Мадлен вздрогнула. Неожиданно она почувствовала, как сильно устала после тяжелого дня. Через несколько часов она будет у матери в больнице, и, чтобы суметь держать себя в руках и не волноваться, ей нужно немного поспать.
