Она чуть отстранилась и заглянула мне в глаза и вдруг сказала.
— Я себя ненавижу!
— Чего вдруг? — удивился я. — Нельзя так говорить про себя! Нас и так мало кто любит. А если и мы сами себя не будем любить, тогда зачем вообще жить?
— Я тоже часто себе задаю этот вопрос.
— Э-э! Ты прекращай!
— Ну, ты же сам сказал, что меня не любишь.
— Ну-у-у… Наконец-то железная Сьюзи заговорила о любви. Что ты мне тогда говорила, когда мы с тобой первый раз поцеловались? Что терпеть не можешь эти слюни. Эти щенячьи нежности… Говорила? Ну? Скажи? Говорила?
— Отстань. Подумаешь? Когда это было. Я тогда тебя совсем не знала и думала, что ты такой же, как и все парни.
— А теперь узнала? — спросил я и хмыкнул.
— Узнала, — прошептала она.
— И что, другой? — спросил я.
— Другой, — прошептала она. — Точно — другой. Я же говорю, — ты инопланетянин.
— Ха! И в чём же выражается моя инопланетность?
Сьюзи некоторое время молчала, потом сказала:
— Ты заботливый, как моя мама. Не как отец, а как мама. Ребята у нас все эгоисты. Думают только о себе. Да все у мес думают только о себе. А ты, с какого-то хера, заботишься обо мне, о Ленни, об этих пидорах. То водичку вскипятишь в чайнике не на себя одного, а на всех, мать твою. То начнёшь поднимать нам всем настроение разными прикольными историями, когда всем тошно. Не думаю, что ты хочешь таким способом задобрить нас. Тебе, я вижу, по херу, играешь ты с нами или нет. Тут что-то другое. Думаю, это — привычка. Это, наверное, ты у индусов набрался вежливости. Они там, кажется, даже коров не едят. А буддисты веником перед собой метут, чтобы жучков не раздавить.
Она снова отстранилась от меня и я для равновесия тоже вынужден был отклониться назад, чтобы не завалиться вместе с ней вперёд. Вот была бы «хохма»! Видно, что она ждала ответа на вопрос. А я понял, что она меня раскусила, как тонкую скорлупу арахиса.
— Просто ты мне очень нравишься. Давно нравишься.
— Как давно? — спросила она кокетливо шмыгая носом и снова пряча лицо у меня на грудь.
— Мне кажется — вечность, — прошептал я.
— Небось, похабничал на мой постер? — хмыкнула Сьюз, как всегда назвав вещи своими именами не стесняясь в выражениях. Видно было, что она выросла среди мужиков. Меня это раньше шокировало, но теперь я уже привык к её похабщине. Но сейчас решил её проучитб, ибо она затронула мои чистые стороны души.
— Я срисовывал тебя с конвертов пластинок. Потом сделал плакат в полный твой «великанский» рост. Клал его на пол и…
— Фу-фу-фу! — фыркнула Сью. — Не хочу слышать!
— Ха-ха! Да, пошутил я! Успокойся! Картинка была маленькой, как и конверт пластинки. Даже меньше, зато она помещалась под размер школьного дневника и постоянно была со мной.
— Что за дневник? Записная книжка?
— Бля, — выматерился я. — У них же нет дневников в нашем понимании этого слова. Им туда не ставят отметки и не пишут замечания.
— А где теперь эта картинка?
— Со мной. В вещах лежит, — соврал я.
— Покажешь?
— Обязательно, но потом. Мне нужно набраться смелости. Она не очень хорошо получилась. Я тогда только учился рисовать.
— Ну, покажи-покажи, — заканючила Сьюз и даже стукнула меня кулачком в грудь.
— Нет, моя хорошая. И не капризничай.
— Ты защищаешь от меня своё личное пространство? Значит ты мне ещё не веришь?
— А ты мне?
Она промолчала.
— Вот видишь! У нас с тобой ещё всё впереди. И радости, и печали. Это, если ещё будет это «у нас».
— Радости и печали…
Сью задумалась, а потом как-то крутнулась, развернувшись на моих руках, снова опустив ноги на пол, оттолкнулась ими и завалив меня на спину, расположилась на мне в полный рост.
— А ты точно этого хочешь? — спросила она прищурив правый глаз.
Она была «леворукой» и точно таким образом целилась из револьвера, из которого научилась стрелять лет в четырнадцать.
— Не знаю, — честно сказал я.
Она вскинула брови.
— Не знаю, готов ли я стать подкаблучником?
Её брови вскинулись ещё выше.
— Зачем тебе становиться подкаблучником? Будь самим собой. А я буду самой собой.
— Тогда будут лететь искры, — улыбнулся я.
— И пусть летят! — с упрямой ноткой через нижнюю губу бросила она. Надоело командовать!
— Ха-ха! — хохотнул я и её слегка качнуло. — Это тебе только так кажется, что ты готова подчиниться. Кто привык командовать от власти добровольно не откажется. Хотя… Можно ведь попробовать? Вдруг получится?
Сьюзи разулыбалась, сползла по мне чуть ниже и с облегчённым выдохом положила голову мне на грудь. Она выдохнула, а я напрягся, так как наши интимные места соприкоснулись.
— Хе-хе-хе, — злорадно хихикнула она. — Кто это тут у нас взволновался? Ха-ха! Не подними меня на шест, Джони.
— Левсы крепкие, выдержат, — буркнул я, злясь на себя, что не могу управлять «процессом».
— Ну-ну, ха-ха, — проговорила Сьюз и потёрлась о «восстающий холм».
— Злодейка, — прошептал я, кладя ладони на её маленькую, но кругленькую и упругую попку.
* * *
— Так, что ты говорил про итальянские и французские синглы? — спросила Сьюз, затягиваясь первой сигаретой после бурного секса.
— У Джона Сомерсета во Франции наверняка полно клиентов, которым он ровнял физиономию, из артистических кругов. Возможно, среди них найдётся и продюсер. Ну, или кто-то, кто его
