больничной койке, держу тебя на руках и смотрю на тебя. Просто смотрю и впитываю каждую черточку, каждую ямочку твоего лица. Глаза у тебя папины — тот же разрез, то же пытливое выражение, — но они темные, темно-синие, а у него были серые, как туча. Нос у тебя мой, крепкий, гордый. Лоб папин, широкий, умный, а уши мои, и все равно ты не похожа ни на кого из нас. Ты новая, неповторимая, уникальная. Кожа у тебя коричневая, но светлее моей. Гораздо светлее. Но ты не Нуль, не белая, как папа. Ты — первопроходец. У тебя свой собственный свет, свое собственное лицо. Может быть, ты сулишь надежду на будущее. Что-то новое, особенное, иное. Что-то, что будет жить, когда все мы вымрем, а наши невежество и ненависть будут забыты. Мы будем как динозавры — возьмем и исчезнем. Давно пора. И все же мне беспокойно. Тебе придется жить в мире, который делится на Нулей и Крестов. В мире, где ты биологически будешь принадлежать к обоим лагерям, а социально — ни к тому, ни к другому. Смешанная раса. Двойственная наследственность. Ярлыки, которые на тебя будут навешивать. Стереотипы, которые придется развенчивать. Не позволяй миру ставить на тебя клейма и штампы и прочую ерунду. Ищи себя. Надеюсь и молюсь, что ты найдешь свое место, пространство и время.
И все же мне тревожно.
Я смотрю на тебя — и слезы неудержимо катятся по моему лицу. Но я не хочу, чтобы ты видела, как я плачу. Не хочу, чтобы в твоей жизни было что-то плохое, враждебное. Я хочу окружить тебя любовью, теплом и пониманием. Хочу возместить тебе то, что ты никогда не узнаешь своего отца. Его звали Каллум Райан Макгрегор. У него были прямые каштановые волосы, серьезные серые глаза, суховатое чувство юмора и колоссальное чувство справедливости. Он был ни на кого не похож. Я буду рассказывать тебе о нем каждый день. Каждый-каждый день. Я буду сажать тебя к себе на колени и рассказывать, как собирались морщинки в углах его глаз, когда он смеялся. Как дергалась жилка на челюсти, когда он сердился. Как он смешил меня — никто на свете не смешил меня так. Как я плакала из-за него, как не плакала ни из-за кого. Я так его любила. И люблю. И всегда буду любить. Его больше здесь нет. Зато есть ты. Я хочу прижать тебя к себе и никогда не отпускать. Не допущу, чтобы тебя кто-то обидел, не допущу, чтобы тебе было больно. Никогда. Честное слово.
Странно, но раньше, когда тебя у меня не было, я всегда считала себя пацифисткой, человеком, который не способен нарочно причинить другому физический вред. Но вот я смотрю на тебя и вижу, что мои чувства уже так сильно изменились, что становится страшно. За тебя я готова умереть. А еще я готова убить за тебя — и это пугает гораздо сильнее. Убить не задумываясь. Я знаю это точно, как знаю, как меня зовут. Я никому не дам тебя в обиду.
Никому.
Мои чувства приводят меня в ужас. Любовь к тебе приводит меня в ужас. До сих пор я любила только одного человека так же, как тебя, и это был Каллум. И моя любовь не принесла ему ничего, кроме несчастья. Любовь — это к несчастью. По крайней мере моя. И вот я валяюсь здесь и жалею себя, потому что Каллума нет со мной. И я знаю, что ты здесь, со мной, Калли-Роуз, но я так скучаю по твоему отцу.
Я так по нему скучаю.
Глава 7 ∘ Джуд
Сам не знаю, сколько я просидел напротив ее дома в свежеприобретенной машине — просто смотрел и ждал. Хотя, если бы меня спросили, на что я смотрю и чего жду, я не смог бы ответить. Увидеть ее. Одним глазком — просто убедиться, что у нее все нормально. Этой машине, моей нынешней, было лет пять — черный четырехдверный седан. Я пришел на какую-то парковку на другом конце города, взломал замок и накоротко замкнул зажигание. Новые машины я никогда не угоняю, слишком заметные. А пятилетняя машина особого внимания не привлечет. Мне нужно было слиться с фоном, особенно когда я возле ее дома. Знает ли она, как я по ней тоскую? Чувствует ли, что я смотрю на ее дверь? Я откинулся на сиденье, не сводя глаз с маминого дома, пытаясь силой воли заставить ее выглянуть в окно или открыть дверь и увидеть меня. Дикая сложилась ситуация. В последние месяцы я все чаще об этом задумываюсь. Я словно лодка без паруса — плыву, куда понесет течением. Я даже соскучился по постоянному присутствию Моргана. Но нам обоим так лучше. У меня ни дома, ни друзей, я больше не чувствую себя под защитой Освободительного Ополчения — ведь теперь Эндрю Дорн стал правой рукой Генерала. Раньше мне иногда казалось, что жизнь у меня какая-то ненастоящая, нереальная, а теперь она вообще по ту сторону реальности и нереальности. По крайней мере, в последнее время это так ощущается. Почти постоянно. Но потом я вспоминаю это зрелище — как мой брат болтается на виселице, — и мучительная реальность набрасывается на меня с такой силой, что едва не сшибает с ног.
Каллум Макгрегор, мой брат. Каллум, который был как мое отражение, только хорошее. Это он в нашей семье должен был выйти в люди. Выделиться. Выбиться. Вырваться. Но не получилось. А если у него не получилось, на что можем надеяться мы, все остальные? Если можно одновременно всей душой ненавидеть и любить человека, то именно это я чувствую к брату. У него было все.
И это его погубило.
Мама, я по-прежнему здесь. Я тебя не бросил. Надеюсь, ты как-то можешь почувствовать мои мысли, почувствовать, что я думаю о тебе. Получаешь ли ты деньги от меня? Я посылаю их не каждую неделю, и сумма бывает разная, смотря сколько я могу себе позволить, но хотя бы стараюсь. Мама, как я хочу, чтобы можно было выйти из тени и постучать в твою дверь, как все нормальные люди, — но я не могу. Меня ищут, и ищут меня не те. Государство, полиция и еще кое-кто в Освободительном Ополчении. Но я по-прежнему здесь, мама. Я по-прежнему думаю о тебе, вопреки четвертому правилу Джуда — любовь равна беззащитности. Никогда не показывай ни того, ни другого. Но
