— Я пережила своего воеводу. Я заслуживаю смерти на алтаре! — смело произнесла Ингрид.
— Никто не посмеет укорить тебя, девочка. То, что случилось, — это воля богов, от которой не спрятаться ни мне, ни тебе, ни даже твоему отцу, — вздохнул Тирно. — Да, не вовремя я прибыл к вану под крыло.
— Ты пришёл говорить с отцом? Что случилось?
— Да, — протянул Тирно, — набулы стали часто бродить в окрестностях моих шахт. Я хотел просить людей для защиты. Ладно, может Лютый даст мне пару ребят.
— Если боги позволят, я сама попрошусь в число воинов для твоей защиты!
— Я слышал, что говорил о тебе Торвальд. В тебе волчий дух. Уверен, ты сумеешь защитить старика, — усмехнулся Тирно, похлопав себя по ноге.
Когда-то он ходил среди соратников отца, но потом получил тяжёлое ранение, сделался хромым и неуклюжим для битвы. Однако неимоверная сила, которой Тирно был одарён с рождения, по-прежнему позволяла ему крошить камни в ладони. Оставив соратников, он занялся добыванием руды.
— Только разрешит ли тебе отец вновь встать в отряд? — проговорил Тирно.
— Если не заколет меня сегодня на алтаре, то разрешит!
— Тогда тебе придётся говорить с Лютым, он теперь единственный воевода Нордхейма.
Боевой задор слетел с лица Ингрид.
— Если боги позволят, я решусь на этот разговор, — судорожно выдохнула она.
Тирно улыбнулся одними глазами и потрепал Ингрид по меху капюшона.
— Ладно, ступай, но, пожалуйста, смотри, куда идёшь!
Поднявшись по всходу, Ингрид отворила двери и оказалась на пороге большого зала.
— Слава богам! Ри, ты жива! — воскликнула Сигги.
В сумраке жилища Ингрид не сразу разглядела мать, только услышала, как на пол упало веретено. Через мгновение мама оказалась рядом и обняла её.
— Я не находила себе места, столько молитв произнесла, доченька, — простонала Сигги.
— Я жива, мама, — Ингрид прижалась к тёплой материнской груди, от которой пахло шерстью и мёдом. — Но все из отряда погибли.
— Не вини себя, — сказала Сигги, крепче обняв дочь. — Тебя не должно было там быть. Не место женщине на охоте! Боги пощадили тебя, Ри, сберегли для иного!
Мать заглянула в лицо Ингрид в надежде, что она наконец воспримет её слова. Но Ингрид отвела взгляд.
— Что это? На тебе кровь! Ты цела?
— Это не моя кровь, мама.
— Боги! Пойдём, помоешься и переоденешься!
2-2
Они направились на детскую половину через большой зал, стены которого были увешаны щитами и оружием, гобеленами и резными панелями с изображением былых битв. Ингрид засмотрелась на полотно с осадой Харон-Сидиса: кзорги стояли на крепостных стенах, головы у них были волчьими и пасти блестели острыми зубами.
«Он не был зверем», — подумала Ингрид.
Мать настойчиво потянула её за собой, отвлекая от мрачных мыслей. Они вошли в комнату, отгороженную от зала занавесями из шкур. Сигги достала из деревянного сундучка замшевый жилет с меховым воротником, шерстяные чулки и льняное платье с пёстрой кожаной шнуровкой.
Ингрид скинула верхние одежды и принялась стягивать пимы. Прикоснувшись к меху обуви, она вспомнила хижину и вновь подумала о Рейване. Сердце её пронзило миллионами игл.
— И когда ты уже перестанешь бродить по лесам? — запричитала мать. — Ты должна вести себя как женщина, Ри!
Сигги села рядом и взяла в ладони её лицо.
— Замуж тебе пора! — мать осмотрела её худую, но крепкую и жилистую фигуру. — Тебе нужна мужнина ласка!
Ингрид фыркнула, подтянув к себе платье.
— Нет-нет! Сначала мыться! От тебя пахнет как от дикого зверя, девочка моя! — возмутилась Сигги.
Мать взяла грязную одежду Ингрид и рассмотрела её.
— Твои очищения крайне редко приходят! Никуда это не годится! — запричитала вновь она. — Послушай, Ри, когда ты выйдешь замуж и разделишь ложе с мужем, всё наладится. Тебя наполнит любовь. Появятся дети, они станут смыслом твоей жизни! Ты слушаешь меня?
Слова матери всколыхнули в Ингрид сокровенные чувства, которые она испытала в горах к чужому человеку, мужчине. Но признаваться в этом ни себе, ни матери она не хотела.
— Тебе нужно немедленно прекратить бродить по лесам и больше времени проводить с женщинами! Твоё полотно не доткано, а все уже по второму заканчивают.
— Кому нужно это полотно, мама?! У нас полно полотна!
— Ингрид, — устало вздохнула мать, потирая лоб, — пойми, в этих сражениях и на охотах ты ничего не дождёшься: ты не добьёшься отеческой любви.
Ингрид подняла уязвлённый взгляд на мать.
— Но и ты, сидя у очага, не больно-то её добилась.
Глаза Сигги заулыбались, но лицо оставалось сдержанным.
— Ты что, снова в бремени, мама?
Сигги кивнула, протягивая дочери мокрую тряпицу. Ингрид, нахохлившись, принялась отирать лицо и шею.
— Где же твой отец?
— Наверное, возится с мёртвым троллем, — буркнула Ингрид.
— Вы убили тролля?! — удивилась Сигги, подав дочери платье. — Не к добру это...
В зале послышались тяжёлые шаги. Ингрид узнала отца.
— Жена, — позвал Ингвар из-за занавеси. — Ты там?
— Мы здесь, милый, — ответила Сигги и подалась к мужу.
Глаза её наполнились нежностью при виде Ингвара, и она не могла больше издать ни звука стиснутым от любви горлом. Ван положил ладонь на её живот и легонько поцеловал её в лоб.
— Ингвар! — раздался громкий голос с порога, прерывая редкую ласку отца, обращённую к матери.
— Лютый! Ты вернулся?! — Отец улыбнулся в усы и вышел навстречу гостю.
— Да, галинорец приехал ещё вчера, — ответила мать, и счастье на её лице сменилось неприязнью.
Отец сошёлся в объятиях с крепким высокорослым воином, пышная чёрная борода которого была заплетена в две косы. Они уселись за стол в большом зале.
— Проклятье, Ингвар! Известия о несчастье полстраны всколыхнули, — сказал галинорец. — Как узнал, я сразу заспешил домой.
Мать потянула Ингрид к очагу.
— Торвальда больше нет, но дочь твоя жива! —
