труб, влажного бетона и отсыревшего пластика. Этот приторный запах будет постоянным спутником наших подземных путешествий.
Желание завладеть ломиком было настолько сильным, что мы договорились отпроситься с последнего урока. Макс сказал, что у него разболелась голова, я придумал срочную необходимость открыть дверь приехавшей из деревни бабушке, Тима давил на жалость и рассказывал учительнице о заболевший маме, которой срочно необходимо купить жаропонижающее. Самым недальновидным оказался Хоха: он сказал, что отравился, и его отправили к медсестре промывать желудок.
В середине рабочего дня в бойлерной гремел скрытый от чужих глаз банкет. Шумело радио, то и дело звенели стаканы, кажется, даже сквозь толстые стены было слышно, как хлёстко ложились карты на украденные с овощной базы деревянные ящики.
– Уже хороши, – сказал Макс. – Главное, чтобы там же не заснули, а то, чего доброго, заночуют.
– Там спать негде, к тому же их жёны дома ждут, – раздражённо ответил Тима. Во всех чувствовалось волнение.
– Не забывай, у жён в столовых и детских садах тоже сегодня аванс, неизвестно, где они сами заночуют, – хихикнул Макс.
Кто бы мог подумать, что предположение Макса окажется правильным: за следующие четыре часа нам продемонстрировали всё, на что способен советский слесарь в рабочее время, а именно танцы, песни, ссоры, драку, объятия, и, наконец, тихий спокойный сон. Прождав ещё час и предчувствуя скорое наступление сумерек, мы решили действовать. Идти за ломиком вызвался я. Бойлерная давно манила меня, сидя на уроках я мечтал, как однажды окажусь внутри этого таинственного сооружения. А там… Я живо представлял себе огромное электрическое табло, на котором мигают десятки лампочек, показывая путь горячей воды в дома нашего района. Перед ним обязательно стоит пульт управления. А на стене, конечно же, висит красный телефон. Друзья немного побаивались пьяных слесарей и мне не возражали.
Я на цыпочках подкрался к бойлерной – большая железная дверь была приоткрыта. Внутри горел тусклый свет. Большое квадратное помещение было заполнено трубами: одни из них возникали из пола, поднимались вверх, образуя подобие арки, и снова прятались в пол, другие попадали в помещение откуда-то сбоку, чёрные и белые, толстые и тонкие, с изоляцией и без. Дёргались стрелки десятков больших и маленьких манометров. Тёплый влажный воздух перемешался с парами этилового спирта. Не было ни пульта, ни электрического табло.
По углам лежали пустые бутылки: водка «Столичная», пиво «Ячменный колос», – стандартный набор того времени. Слесари спали. Один на трубах, второй на топчане в углу, третий – прямо на бетонном полу. У первого был подбит глаз, у другого разбит нос, да так, что при каждом выдохе из ноздри надувался большой кровавый пузырь. Ещё один участник застолья лежал лицом к стене. Рядом, на полу, я увидел вожделенный ломик. Его раздвоенное, напоминающее змеиный язык жало, то самое, которое проникает в паз канализационного люка, сжимало пивную пробку.
Я на цыпочках пересёк комнату, осторожно взял ломик и юркнул к выходу. Здесь я немного поторопился и, раньше времени посчитав свою миссию выполненной, тут же за это поплатился: пролезая в щель чугунной двери, слегка задел её своей добычей. Этого было достаточно чтобы на всю бойлерную ухнул глухой удар – дверь резонировала, как басовый колокол. Словно ошпаренный, я выскочил прочь и понёсся через кусты, заметив, как вскочили и метнулись вслед за мной тени товарищей. Лишь через пять дворов, ощутив себя в безопасности и не видя погони, мы остановились. Сердце выскакивало из груди, в глазах темнело, мокрая рука крепко сжимала добычу.
На следующий день мы отправились в первое подземное путешествие. Для этого заранее выбрали люк в скверике, примыкавшем к ограждению гольф-клуба – там не было лишних глаз, свежая апрельская зелень обеспечивала неплохую маскировку. Узнав, что мы завладели ломиком, к нам присоединились самые молодые члены нашей компании, учившиеся на два класса младше, – Руслик и Славик. Остальным обитателям двора говорить о ломике строго запрещалось: вещь дефицитная, узнают – пиши пропало. Само собой, носить его можно было только под курткой, и хранителю ломика Хоху пришлось одеться не по погоде.
– Потный, но незаменимый, – гордо говорил он каждому из нас при встрече.
Интересно, как во дворе назначали хранителя той или иной общественной вещи, попавшей в разряд «козырных». Определяющим фактором была лояльность родителей. Те, у кого «предки» не слишком внимательно относились к воспитанию, равно как и обладатели отдельной комнаты, получали почетное звание хранителя чаще других. Иногда на первый план выходили совершенно неожиданные достоинства, например, на четвёртом этаже в подъезде Хохи неизвестными был грубо испорчен гипсокартон. Между ним и кирпичной кладкой образовалась вместительная ниша. В этом тайнике и было решено хранить ломик.
Итак, Хоха нёс под курткой орудие преступления, Тима взял фонарик, я моток бельевой верёвки. Мы приближались к люку. Предварительно в двух противоположных концах сквера расположился боевой дозор, Славик и Руслик встали на шухере. При возникновении непредвиденной ситуации стоящий на шухере должен был предупредить нас, крикнув громким зловещим шёпотом – «Шухер!» Если шухера не случилось, последнему опускавшемуся в подземелье полагалось свистом снять часовых.
Оказалось, что даже имея в наличии ломик, открыть люк не так просто. Изрядно прокопавшись, нам всё-таки удалось приподнять его и сдвинуть немного вбок, после чего навалились все вместе и свернули чугунную махину окончательно. Перед нами разверзлась чёрная пустота московского подземелья. Хорошо, что Тима взял фонарик, иначе никто из нас так бы и не решился сделать первый шаг. В луче электрического света мы увидели бетонные стены, две огромные трубы и ведущую вниз ржавую лестницу. Первым спустился Макс, за ним Тима и Хоха, я позвал мелких и шагнул навстречу неизвестности.
В колодце стоял удушливый сладковатый запах, уже знакомый мне по бойлерной. Здесь пересекались трубы, идущие с разных направлений, поэтому помещение было достаточно большим. В разные стороны от колодца уходили тоннели, в центре каждого пролегали две трубы, покрытые то штукатуркой на каркасе из мелкозернистой проволочной сетки, то чёрной прорезиненной изоляцией. Протиснуться можно было только между трубой и стеной, но места было так мало, что почти всегда приходилось идти боком. Иногда труба чуть меняла траекторию, но этого было достаточно, чтобы места не осталось вовсе, тогда единственный вариант был – забираться наверх и ползти прямо по трубе, то и дело ударяясь головой о потолок. Этот способ передвижения был самым неудобным, он отнимал много сил и пуговиц на одежде, при этом сама одежда моментально пачкалась.
Мы двигались вперед около получаса. Спёртый воздух, мёртвая тишина, давящая атмосфера подземелья. Становилось по-настоящему страшно.
– Макс, может, пойдём назад? – по очереди обращались мы к нему, как
