хирурги.
К сожалению, пришло время уходить: лекцию я ещё мог себе позволить пропустить, а вот на семинаре был запланирован зачёт, неявка на который грозила проблемами перед сессией. Вздохнув, я переоделся и вышел на морозный воздух: светило редкое для Москвы февральское солнце, вокруг кипела бурная столичная жизнь, идущие мне навстречу люди не представляли и малой доли того, что в эту ночь происходило совсем недалеко от них, в типовом светло-зелёном здании за железным забором.
Конечно, на следующем дежурстве я узнал все подробности произошедшего. Людмила, женщина сорока двух лет, ранним утром заказала такси – ей необходимо было съездить к началу рабочего дня на Московский завод шампанских вин в очаковской промзоне. Были запланированы переговоры с одним из руководителей предприятия, которые он, дабы избежать суеты, назначил на семь утра. Путь к заводу лежал по территории промышленной зоны, некоторые дороги которой представляли собой уложенные друг за другом бетонные плиты. Плиты разбились от времени, из одной из них торчал наверх кусок железной арматуры. Она и упёрлась в дно автомобиля, который, продолжая движение, начал выдирать её, в результате стальной штырь пробил переднее пассажирское сиденье и насадил Людмилу на себя, словно коллекционную бабочку. Таксист услышал скрежет и жуткий крик и ударил по тормозам, но к этому времени штырь уже пробил крышу «Волги». Машина вместе с Людмилой оказалась прикована к дороге. К счастью, у таксиста оказалась радиосвязь, и он через диспетчера вызвал на место происшествия Скорую и МЧС.
Спасатели перекусили стальной штырь в двух местах: под сиденьем и чуть ниже потолка. Удалять ранивший предмет на месте в такой ситуации запрещено – может развиться болевой шок, массивное кровотечение. За несколько минут пострадавшую доставили в ближайшую больницу.
Людмила точно родилась в рубашке. Арматура вошла через промежность, не зацепив ни прямую кишку, ни влагалище, ни матку, покинула малый таз, проникла в брюшную полость. Не задев жизненно важных органов, через диафрагму попала в плевральную полость, пробила лёгкое, вызвав пневмоторакс и гемоторакс – скопление воздуха и крови в плевральной полости, к счастью, с достаточно умеренной кровопотерей менее литра. Не ранила пищевод и сердце и вышла через левую надключичную область, сломав ключицу, зато пройдя всего в нескольких миллиметрах от подключичной артерии и вены. Торакальный хирург ушил лёгкое, дренировал плевральную полость, хирурги провели хирургическую обработку ран, травматолог соединил ключицу пластиной и через две с половиной недели, живая и практически здоровая, Людмила выписалась домой.
Младший Никифоров отделался швом плечевой артерии, и на память о ножевом остался лишь глубокий шрам на плече. Через три дня к палате приставили милиционера. Его отец умер в реанимации на пятые сутки после ранения, так и не приходя в сознание.
Мысли по дороге с работы: работа или служба?
Я много раз слышал от коллег, что врач ходит не на работу, а на службу. В чём отличие? В том, что работа продолжается с девяти до шести, а служба нередко выходит за границы рабочего времени, не знает выходных и праздников. И даже если ты в этот момент свободен, мыслями и телефонными звонками постоянно возвращаешься в отделение. Или разгадываешь загадку диагноза сложного пациента, параллельно обдумывая предстоящую операцию. Офицеры, врачи, учителя, священники – профессии, которые не подходят под параграфы трудового договора, ведь они, по сути, служат, а не работают. Не зря именно эта прослойка общества в девятнадцатом веке сформировала мощный класс русской интеллигенции. Однако затем слово «служить» незаметно заменили на «обслуживать». В Союзе врача наказали низкой зарплатой и развратили условным «сам себе заработает», а затем он и вовсе начал оказывать услугу лечения. В то же время услуга крещения вошла в церковный прейскурант. Но, несмотря на это, тысячи докторов по-прежнему каждый день выходят на службу. Тысячи учителей задерживаются в кабинетах, проверяя тетради своих учеников. Офицеры прошли через разруху военных городков и лихие девяностые, когда денежное довольствие не просто было нищенским, его даже не платили. Сельский храм в далёкой провинции каждое утро открывает умный священник с добрыми глазами.
* * *
На хирургическом дежурстве, если нет экстренной операции и никто не поступает по профилю, можно украсть несколько минут или даже часов сна. Привыкая к правилам игры, организм переходит в ночной режим сразу, как только ты принимаешь горизонтальное положение. И почему-то на дежурстве снятся самые яркие сны. Несколько запомнившихся я воплотил в небольшие рассказы.
Первый сон на дежурстве. Кружок «Юный диггер»
В детстве притягивает неизвестность. Тем более, если она лежит у тебя под ногами. Затерянный мир отделял от нас лишь толстый слой потрескавшегося московского асфальта. Через канализационные люки рвалась на волю непознанная изнанка города, окутанная завесой тайны система подземных коммуникаций. К счастью, сухие технические названия нас не интересовали, зато по двору из уст в уста передавалась история про таинственный подземный город, строить который под столицей начал ещё Иван Грозный. Потерянная библиотека, тоннель из Кремля в Коломенское, Метро-2 – услышав эти слова, мы сгорали от любопытства.
В городе набирало популярность движение диггеров. Старшие ребята рассказывали про Никиту с улицы Довженко, который спустился в люк в начале Мичуринского проспекта, а вылез около аэропорта Внуково. Может и не было никакого Никиты, но всё это настолько подогрело наш интерес, что мы решили во что бы то ни стало обследовать московское подземелье. Дело осложнялось тем, что открыть люк можно было только с помощью специального приспособления – слесарного ломика. Последний обитал на поясе у водопроводчиков. Все попытки поднять люк без ломика потерпели фиаско. Украденный у дворника обычный лом помог чуть приподнять люк, но вставленные в зазор палки ломались под его тяжестью и так не помогли сдвинуть махину в сторону. К тому же лом нужно было постоянно перепрятывать, и его украли снова.
– Нам нужен слесарный ломик, – сказал однажды Макс.
– Как ты его достанешь? Слесари никогда с ним не расстаются.
Я замечал, что водопроводчики берегут свой ломик как зеницу ока.
– Десятого у них аванс, мой сосед сорок лет в ЖЭКе отработал, – не обращая внимания на мои возражения, продолжал Макс.
Мы почувствовали, что зреет план.
– Тот безногий, который орёт на весь двор по праздникам? Он же алкаш, – добавил сарказма Хоха.
– Они все алкаши, – продолжал Макс. – Особенно в день аванса.
База слесарей была в бойлерной, возле недавно открытого гольф-клуба. Зелёное здание с мощными чугунными дверьми и увесистым замком в опиле большой трубы. Внутри постоянно что-то жужжало, щелкало, переключалось, из щелей струился тёплый сладковатый аромат, коктейль из запаха горячих
