из рук в руки переходить. Но о своём мире забудь. Нельзя говорить о нём. Люди боятся, что подобные разговоры могут беду навлечь. Так что никому ничего не рассказывай. Твой дом теперь здесь. И ему не говори ничего о своём прошлом сама — разозлиться может. Мужики общались, говорят, вспыльчивый он. Но это… а какой мужчина не такой?
Я киваю.
— Ложись спать, девонька. Ты прости нас, но тебя никто бы в деревне не оставил. Беду никто навлечь на себя бы не решился.
— А что же дракон? Он не боится?
— А чего ему? — фыркает Анежка. — Он сам — чудовище.
Становится чуть-чуть яснее. Чувство одиночества, отчуждённости, накатывает на меня с новой силой. Я в новом мире — разменная монета. И пусть так. Боролась бы и кричала громче всех, если бы не было Пелагеши. Но она есть. И моя главная цель — сделать так, чтобы у неё здесь была хорошая жизнь. Чтобы её-то никто никому не продал.
Перевожу взгляд на дочку. Она сладко сопит у печки. Возвращаю взгляд густой, красивой ночи, изрешеченной светом звёзд и огней. Из большого дома кто-то выходит. Отчего-то я продолжаю стоять и всматриваться в его высокую фигуру. Сердце начинает биться быстрее. Мужчина оборачивается и закуривает. Ленты дыма оплетают его, словно сизые змеи.
Я понимаю, что это мастер Варден.
И в тот же момент он переводит на меня взгляд.
Увидел или нет?
Я отшатываюсь и в беспокойстве возвращаюсь к дочери.
Кто-то проходит мимо окон, скрипит снег. Я ожидаю, что генерал вот-вот зайдёт. Вдруг передумал и прикажет идти с ним?
Так и лежу, вцепившись в покрывало.
Анежка как будто бы тоже напряглась. Это витает в воздухе.
Но вот шаги удаляются. Он уходит.
— Ты не играй с ним, — вдруг говорит женщина. — Не потянешь…
Она зевает и, видимо, принимается дремать. А я ещё долго не могу отделаться от её слов. Но, в конце концов, всё-таки засыпаю, обняв своё сокровище.
Сон у Пелагеи обычно беспокойный, ложится она с трудом, а встаёт рано. Но в новом мире всё совсем не так. Я открываю глаза на рассвете, Анежка говорит, что только собиралась меня будить. Малышка ещё сопит.
— Генерал спрашивал про тебя.
— Что именно?
— Не собиралась ли сбежать, — отвечает она просто.
Я киваю.
— Ты говорила ему о нашем разговоре.
— О каком разговоре? — женщина тепло улыбается. — Сказала, что ты вела себя очень покорно. И это ему понравилось.
— Ясно… — я снимаю своё бельё и переодеваюсь. Анежка подаёт мне несколько юбок и рубашек, а наверх длинный шерстяной сарафан.
— Он, наверное, искал причину не брать девчонку с собой… Но не нашёл, — пожимает женщина плечами. — Мужчинам не нравится возиться с детьми. К тому же у детей всегда есть отцы… если отец не он, то никому не хочется думать о том, кто и как…
Я усмехаюсь, не сумев сдержать ехидство.
— А почему он должен возиться с Пелагеей? Я надеюсь, что они и видеться-то не будут…
— Так-то оно так, но всё равно неприятно.
— Ну ничего, потерпит. Выбирать ему не приходится, как сказал тот тип. А отец Пелагеши — мой муж. А как… так как положено.
— Значит, и вправду муж есть? — удивляется Анежка. — И что, он в другом мире остался? Плохо, конечно…
— Это то как раз хорошо. Муж-то бывший.
— Это как так?
Заканчивая приводить себя в божеский вид и примериваться к новой одежде, я объясняю ей, что такое развод. Причину его не озвучиваю, но говорю, что она была.
— Да как такое возможно… И тебя не выпороли после этого? Что ты натворила? — Анежка округляет глаза, а затем и вовсе закрывает лицо ладонями. — Ой, что это я, дура старая… Не говори мне ничего о своём мире. Ещё заболею.
— Хорошо.
Я вижу, что ей любопытно, но издеваться и рассказывать про уклад вещей в моём мире не собираюсь. Странно это всё же. Если бы у меня вдруг появилась девушка из другого мира, то я говорила бы с ней об этом ночи на пролёт…
Впрочем, может быть, даже мне было бы не до эфемерной чужой жизни в прошлом мире. И своих ведь дел и проблем хватает… От такого нежелания вникать во что-то такое странное и страшное, да ещё и неприкладное, возможно, и повелись предрассудки о беде.
После того как одеваюсь сама, приходится будить дочь. Умывать, одевать и кормить. На завтрак то же самое, что и на ужин. Не успеваем мы закончить с трапезой, как без стука распахивается дверь и в дом входит мастер Варден.
При свете дня он кажется мне даже более грозным и резким. И пугает больше.
— С коня хоть не упадёшь? — интересуется он, видимо, решив не обременять себя приветствиями.
— Вы дадите мне коня?
Он усмехается.
— Посажу на своего.
Я не обращаю внимания на то, как это (конечно, намеренно) прозвучало. Меня волнует другое:
— Дочку это очень утомит.
— Будет сидеть в твоей шубе. Она это хорошо умеет.
— Это ребёнок. Не сможет она так долго быть в одном положении. И едва ли мы сможем часто останавливаться.
— Значит, она остаётся здесь, — бросает он, явно раздажённый тем, что я ещё и выставляю требования.
— Значит, ваше слово ничего не стоит, — чеканю в ответ.
В его глазах мелькает синее пламя. Чувствую, как бранные слова просятся на его язык. Но генерал молчит, только сверлит меня жёстким взглядом. И в итоге отворачивается от нас с дочкой и обращается уже к Анежке:
— Чтобы они были готовы через двадцать минут.
Глава 7
В тот момент, когда мы с Пелагеей стоим на крыльце под редкими, пушистыми снежинками, и мне уже кажется, что я перегнула палку с мастером Варденом, он подъезжает к нам на тех самых санях, с которых всё и началось…
Лихо спрыгивает и жестом приглашает меня к приоткрытой дверце.
— Разве они ваши? — отчего-то спрашиваю я, устраиваясь на лавке с дочкой. Она с любопытством рассматривает деревню. Вчера-то было не до того.
— Я похож на того, кому нужно это корыто? — усмехается он в ответ.
И на моё удивление поднимает с крыльца мешок с нашими вещами и покрепче привязывает его к саням. Там одежда, которую для нас подобрала Анежка и наша собственная иномирная. Платочек, кстати, один из которых я всегда с запасом кладу в любые карманы дочери, оставила на память Анежке. Ей всё-таки было так умилительно любопытно — я решила отплатить за доброту, за откровенный ночной разговор.
— Спасибо, —
