у соседки – директора мясокомбината, и по возвращении обещала отдать долг с процентами.
– Как ты получила визу, тётя?
– Мир не без добрых людей… У меня есть знакомая в визовом центре, я однажды помогла ей…
– Почему же ты не попросила меня? Я бы выслала приглашение и деньги на билет!
Тётя виновато посмотрела на меня и тихо прошептала, комкая в руках носовой платочек:
– Ах, Васочка, всё так плохо… Я не решалась… Не хотела тебя расстраивать… Знаешь, крыша в доме течёт, а починить не на что. Электричество в городе включают раз в день на пару часов… Центральное отопление давно не работает, так что дом мы топим дровами в буржуйке… сами рубим в лесу, сами возим… Сварог хорошие ботинки Велесу отдал, он у нас единственный работающий в семье. На его зарплату все мы кормимся.
Я смотрела на тётю, холодея, и почему-то почувствовала злобу. А разозлилась я на квартирную хозяйку, госпожу Майер, сдававшую мне дом. Уж у неё-то не течёт крыша и хороших ботинок не меньше десятка.
На вопрос, сколько зарабатывает Велес, тётя скорбно опустила голову и ответила еле слышно:
– Если с лари перевести, то в месяц семь долларов… примерно. Я не говорила тебе, не хотела расстраивать… прости… но, если ты не поможешь, дочка, нам не прожить. Нам впору камни грызть. Ты же всё можешь, Васа… помоги нам.
С тех пор каждый месяц я высылала тёте деньги. Их хватило и на починку крыши, и на ремонт дома, и на солярку для генератора, и на еду. И даже на покупку старого катера, на котором военврач запаса – дядя Хорсови теперь возил на рыбалку по Куре туристов. Иногда он ставил лодку на прицеп к старому «уазику» и уезжал на несколько дней: вниз по течению за Тбилиси, почти до Мингечаурских порогов, до плотины.
* * *
Вот и теперь тётя с воодушевлением рассказывала последние новости. Марья развелась с престарелым мужем, с которым жила в браке, по её собственным словам, тридцать лет и три года (на самом деле пять лет, что тоже не мало), и год назад вернулась на родину. Нового мужа при такой-то красоте ждать долго не пришлось. К Марье посватался молодой и перспективный генеральный директор Тбилисской электростанции, и вскоре она вышла за него замуж.
Тётя долго рылась в сумочке и наконец откопала в лакированных недрах помятый снимок и протянула мне. Фотография показалась мне старой, чёрно-белой, но приглядевшись внимательно, я поняла, что она вполне современная, просто все предметы на фото не имеют цвета.
Я вглядывалась в лицо мужчины. Сухощавый, лет сорока пяти, в белой сорочке и чёрных брюках – он стоял на фоне чёрной, вулканической скалы. Лица и волос почти не было видно за полями чёрной широкополой шляпы. Борода тёмная, но с проседью. Мужчина довольно улыбался и ловил сачком в чёрной, как лужа нефти, воде… рыбу. За скалой виднелся силуэт особняка с куполом чёрной башни, занявшей на снимке половину пасмурного, серого неба.
Пейзаж производил зловещее впечатление. В облике мужчины было что-то смутно знакомое.
– Вай ме, тётя! Кто это?
– Её бывший муж.
– Откуда это у тебя? – Холодок пробежал по спине.
Тётя оглянулась и жарко зашептала в ухо:
– Стянула у Марьи… Ты не выдавай меня. Она фотографию полгода в кармане таскала, никому не показывала. Я случайно карточку нашла, на полу в её комнате лежала. Видно, обронила она… потом искала, но разве могла я такое вернуть? Сама посуди, я-то думала-гадала, на кого она всё время тайком любуется? Я уж такого красавца себе напридумывала, а как увидела, чуть чувств не лишилась!
– Разве Марья не сама бросила первого мужа?
– Да в том-то и дело, что не она его бросила, а он её выгнал. Марья мне призналась.
– А за что выгнал?
– Так она не говорит! Вай ме, вай ме! Может, тебе скажет? Старый хрыч ни копейки нашей девочке не дал при разводе. Это при его-то богатстве!
– Откуда ты знаешь?
– Марья рассказала.
– Давно они развелись?
– Десять лет назад… а бедняжка всё забыть не может старого хрыча…
– Я на свадьбе Марьи пятнадцать лет назад не была и «старого хрыча» никогда не видела, но на этом фото он не кажется дряхлым стариком.
Тётя горестно вздохнула:
– Это ракурс такой. Видела бы ты его в жизни – настоящее страшилище.
– Десять лет назад развелись? А вернулась сестра только год назад. Чем она всё это время занималась?
Я оглянулась на Марью. Сестра вымученно улыбнулась. Цвет лица из нежно-салатового превратился в зелёный, так что теперь и водяной без лишних разговоров принял бы кузину за близкую родственницу. Она резко остановилась, открыла рот, будто подавилась, и неожиданно… громко рыгнула.
Родственники не удивились странной выходке, а я – так просто остолбенела, но заметила, что цвет лица сестры в ту же секунду вернулся к обычному, безупречно-белоснежному.
– И давно это с ней? – шепнула я тёте.
– Как вернулась от своего старика.
– Может, она… э-э-э… в положении?
– К сожалению, нет, – тётя поджала губы и тяжело вздохнула.
– А какие у Марьи отношения с новым мужем?
– Прекрасные. Живут душа в душу… у нас в мансарде уже полгода. Не хочет Марья от нас уезжать. У мужа – хоромы, а ей не нравятся. Зять сейчас в отъезде, в Италии на биологическом конгрессе.
– Муж Марьи биолог? Я не знала.
– Нет… вовсе нет. Он ищет какой-то редкий лекарственный препарат. Я писала тебе об этом, дорогая… ещё полгода назад.
Я вертела головой, рассматривая знакомые улицы. Город, как больной, переживший тяжёлую болезнь, но уже поверивший в выздоровление, слабо шевелился в зелёной долине. На улицах горный воздух смешивался с печным дымом – везде в домах топили дровами.
Солнце зашло за большую сланцевую тучу, и лица встречных прохожих, спешивших к вокзалу, сразу погасли, растеряли солнечный свет; загар из нежного бронзового превратился в угрюмый, аспидный.
Река, сверкавшая белым серебром в разрывах набережной, тоже погасла, и город наполнился контрастами синего и чёрного. Даже свежая молоденькая листва деревьев в глубине у стволов приняла насыщенный аспидный цвет.
«Будто в прошлый век попала! Ни электричества! Ни горячей воды! А люди! Люди!!!»
Людей было мало – воскресенье, – все спят в ранний час.
На торце здания напротив висел большой плакат с изображением Буша-младшего. Американец смотрел отрешённо, скалясь прекрасной вставной челюстью. Именно она вызывала чувство брезгливости. Вставные великолепные зубы не спасали ни от «гусиных лапок» у глаз, ни от глубоких поперечных морщин, ни от обвисшей шеи, ни от надвигающейся старости…
– Что это? – отвлеклась
