Когда мы отдыхали на веранде бунгало, прибыл паломник с Запада, не ищущий забвения после жизненного кораблекрушения, но один из тех, кто глубоко прочувствовал очарование Азии: не как влечение интеллекта, но как мощное устремление к реализации внутреннего опыта. Это хорошо известный писатель, который популяризировал в Европе некоторые из самых выдающихся книг тибетской мистики. После своего пребывания в одном из известных ашрамов Южной Индии он двигается через Алмору в другие ашрамы в постоянных поисках нового духовного опыта. Живет по-индийски: не ест мяса, сам готовит себе пищу – молоко и рис. Нет никакого сомнения, что перед нами искреннее устремление, которое заслуживает нашего полного уважения. Такое спокойствие духа не завоёвывается в одно мгновение, ему должны предшествовать мучительные жертвы, борения и внутренние, скрытые от чужих глаз, но от этого не менее тяжелые муки, почти молитвенное приуготовление к той внутренней благодати, которая позволяет нам смотреть прямо в глаза самой великой из мистерий – мистерии смерти.
И в то же время, в современной Индии, среди молодых поколений, увлеченных западной культурой, а также определенным течением западной политической мысли, которое в европейской цивилизации представляет собой элемент наименее жизненный и, я бы сказал, наименее благородный, многие смеются над духовностью собственной нации; они хотели бы навсегда вынести приговор религиозным традициям, еще живущим в народе, не зная, однако, чем заменить их. Об этом я думал во время разговора с четой индусов, с ног до головы напичканных большевистскими идеями, приехавших сюда навестить одного из родственников, заключенного по политическим мотивам в тюрьму Алморы.
Все мы сидели на веранде бунгало. С одной стороны – мой друг американец, приехавший в паломничество по Азии, с трепетом приближающийся к ее тысячелетней мудрости и стремящийся в нее погрузиться, почти растворяясь в ней в мистическом упоении; с другой – молодой индиец, мало знакомый с западным образом жизни и практически совсем не знакомый с духовным содержанием традиций своей родины, отрицающий духовные накопления собственной расы. Да чем была бы вся эта немыслимая толпа людей, кишащая среди одного из самых неблагоприятных климатов планеты, где жить чаще всего означает страдать, если бы она не подогревалась внутренней духовностью, которая всегда была ее силой и защитой!
Наше отправление назначено на 6 июня – было непросто определиться с датой. Люди, идущие со мной, хотят быть уверены в том, что долгое, рискованное и полное неизвестностей путешествие начнется в благоприятный день. Четверг не очень благоприятен, однако люди совсем перепугались, когда в одном из календарей прочли, что четверг, 6 июня, падает на третий день новой луны. «Самая несчастливая дата! – говорили мне. – Невозможно выбрать такую!» Я должен был доказать им с помощью других, более точных календарей, что мы оставляем Алмору в пятый, а не в третий день новой луны, и таким образом рассеял их страхи: сейчас люди довольны и спокойны, сосредоточившись на подготовке неминуемого отправления. Но если бы мне не удалось убедить их, я охотно поменял бы дату. В таких экспедициях успех почти всегда зависит от внутреннего состояния людей – отправиться полностью спокойными и уверенными в благих предзнаменованиях означает уже владеть хорошим запасом психической энергии и взаимного доверия, которые являются лучшим залогом успеха.
Гарбьянг
21-24 июня
Путь, которым мы следовали, чтобы подойти к вратам Западного Тибета и к его наиболее священным местам, – наиболее короткий, нет сомнения. Я бы не сказал, однако, что наименее трудный, по крайней мере, в этот сезон, – мы в разгаре индийского лета, еще не смягченного муссонами.
Быстрые и длинные переходы невозможны. Это было бы безумием – не выдержали бы носильщики. Мы наняли сорок одного носильщика, которые несут на своих плечах, попеременно, весь наш груз – 35 килограммов каждый. Груз закреплен на спине и уравновешен ремнем на лбу – носильщики смещают центр тяжести на шею. Полуголые, молчаливые, мокрые от пота, смирившиеся, они шагают часами; худые, изнуренные, истощенные, идут они вперед с покорностью осужденных. В чем же причина этих мук, как не в дурных деяниях, совершенных в предыдущих жизнях в течение цепи существований, простирающейся в вечности? Страдания есть неизбежное искупление греха.
В 5 утра мы уже в пути; к тому же, отдыхать невозможно – так светло и так оглушительны заросли: только начинает светать, как мириады птиц и насекомых сливают воедино свой щебет, пение и стрекот. Ничто не наполнено такой насыщенной жизнью и так не назойливо, как джунгли. Самое позднее в 11 необходимо делать привал, зной не позволяет двигаться дальше. Бхаричина, Каннеричина, Ганаи, Беринаг, Тхал – всё те же мучительные переходы. Но человек создан для страдания и забвения.
По мере того как мы продвигались, в нас нарастало ощущение изолированности; пояс зарослей, джунглей и знойных долин, как нам казалось, отрезал нас от остального мира. Словно Великая китайская стена воздвиглась чудесным образом за нами.
Возвращение к миру – впереди, на севере, через перевалы, плоскогорья и заснеженные вершины, где воздух прозрачен и небо чисто.
В Дидихате – первая гроза. Воздух сделался еще более тяжел, и всё застыло угрожающе неподвижно, как будто природа сосредоточилась, прежде чем прийти в дикое неистовство. Затем буря начала свирепствовать с яростью катаклизма. Индия всегда далека от соразмерности и равновесия – это страна крайностей, беспорядочное нагромождение джунглей. Но как только пронесся вихрь, и туман, скрадывавший всё время небо, исчез, в разрывах облаков перед нами впервые предстали Гималаи. Слева от нас Нандадеви (около 7800 метров) блистает на солнце своими пирамидальными пиками, сияющими, словно Острова Блаженных, плывущие по небу. Так начинаются первые беспорядочные налеты муссона, который поднимается с равнины и обрушивается на цепь Гималаев, разбиваясь об их гигантские вершины.
В Балвакоте и Дхарчуле зной достиг своего апогея. Ни деревца. Самые тяжелые часы мы провели полунагими у берегов потока под тенью моста. Распрыскиваем у палаток и кроватей немного лизоформа, чтобы оградиться от змей и скорпионов. Я в полной мере оценил слова, сказанные Шеррингом[5] о своем товарище и знаменитом исследователе Гималаев Лонгстаффе [5], который, пересекая эти места, часто был на грани потери сознания от жары.
В Кхела уже дышится легче – 2500 метров высоты. Почти на границе Тибета видим растущими вместе банан и грецкий орех. Горы становятся всё выше, а долины всё уже. Калиганга с безумной яростью и громовым рокотом несется в глубоком и узком ущелье. Справа от нас, на выстрел пращи, на другом берегу реки зеленеют буйные и неизведанные джунгли Непала.
Население медленно меняется: в Дхарчуле начинают встречаться бхотия – смешанные племена приграничья с монголоидными чертами лица. Религия не буддийская и не индуистская: преобладают анимистические культы той и другой. В сходстве верований бхотия с религией бонпо, которая в Тибете предшествовала буддизму и родилась именно в Западном Тибете, можно быть практически уверенным. Вишну и Шива постепенно замещаются другими богами: духами Габла и духами Чапла, почитаемыми как божества, живущие в деревьях.
