class="p1">— Волков и шакалов этим не отвадишь. А вот от некоторых дурных глаз… Бывают такие люди с дурным глазом. Стоит им посмотреть на что-то, как все кончено. Огород начинает сохнуть.
Я не верил в дурные глаза. Папа тоже говорил, что сохнет огород по какой-нибудь другой причине. Но с дедушкой он не спорит. И я тоже не стал спорить. Неловко обижать дедушку. Он такой добрый. Всегда старается сделать что-нибудь хорошее. Вот и сегодня он сразу догадался, что мне очень не хочется ехать домой к Тазегуль, и заступился за меня перед мамой. Нет, он ей ничего не стал говорить, просто сделал мне эту бумажную треуголку. Конечно, я в два счета мог доказать ему, что на огороде все хорошо созревает не из-за чучела, оберегающего посевы от дурного глаза, а оттого, что в этом году много влаги и солнца. Так говорил папа. У них в поле нету никаких чучел, а урожай вон какой! Но зачем спорить с дедушкой? Если ему так кажется — пусть. А чучело на огороде никому не мешает. Даже веселей с ним. Особенно, если поднимается ветерок и оно начинает размахивать пустыми рукавами. Я сажусь и смотрю на него, и мне становится смешно. А еще я думаю, что волки и шакалы все-таки побаиваются дедушкиного огородного человека. Откуда им знать, что он не живой? Ведь птицы боятся его.
Дедушка наклонился над грядкой, взял левой рукой большие огурцы и поправил их. Увидев, что некоторые из них уже начали желтеть, покачал головой. Я понимаю, ему жаль эти огурцы. Переживает, что могут попортиться. Потому что каждый раз, когда приезжает папа, он ему все уши прожужжит: "Не сглазить, вон какой огурцы в этом году хороший урожай дали. Ты среди людей находишься. Если кто-то скажет, что нужны огурцы, посылай сюда. Некоторые в город, на базар ездят за огурцами. А нам за них ни копейки не надо, лишь бы поблагодарили. И кто той[4] устраивать собирается, посылай, и кто поминки устраивает, и кто солить хочет, пусть к нам идут. Если они неделю пролежат, у них уже семя твердым станет. Кому они нужны такие? Разве что скоту скормить…"
Он и сейчас, наверное, искал какой-то выход. Долго стоял молча, раздумывая о чем-то. Наконец осторожно поставил деревянную ногу в борозду с дынями и перешагнул. Потом еще через пару грядок перешагнул и перебрался к дыням. Хоть они и не лежали, касаясь друг друга, как огурцы, но все равно их было очень много. Словно посыпанные мукой "чалмески", длинные "паян-деки", "китайские дыни" с замысловатыми рисунками на кожуре. Однако ни одна из них не привлекла внимания дедушки. Не заинтересовали его и только пошедшие в рост "акшекереки", начавшие покрываться сеткой "гек-торлы", "гуляби". Он приподнял свой горбатый нос и принюхался:
— А ну, как ты считаешь, сынок, тут чем-то пахнет?
Честно говоря, я и забыл, для чего мы пришли сюда. Думал я про чучело и про волков и шакалов. И про дедушкину бумажную треуголку, которая так ловко сидела на моей голове, прикрывая ее от солнца, и о маме думал. Совсем ли она простила меня. Вот сколько мыслей одолевало! А дедушке и невдомек. Он только и думал про желтую дыню, надеялся найти ее. Для него сейчас нет большего наслаждения. Ворчит себе под нос:
— Не знаю, где она, но должна быть где-то поблизости…
Он и найти не может, и успокоиться не может. Ходит, ходит, потом снова на прежнее место возвращается. Он и всегда-то очень любил желтые дыни. Одна большая комната в дедушкином доме увешана рядами желтых дынь. Они очень шли к красному ковру. Войдешь в дом, и запах ударит в нос. "Запах желтой дыни целебен. Тараканы, унюхав его, удирают подальше. А комаров и в помине не бывает, — расхваливает дедушка. — Если в доме лежат желтые дыни, то и спать будешь спокойно. Утром проснешься, и такое ощущение, что ночью ты совершил прогулку среди роз. Голова легкая-легкая…"
Дедушка, вероятно, и сейчас ощущал этот волшебный запах. Но ему не по себе оттого, что он не может отыскать дыню.
— В твои годы я мог найти желтую дыню, даже если она была спрятана под большим стогом сена, — проговорил он. — Глаза у тебя острые, поищи, сынок, не стой, раскрыв рот…
Чтобы не обидеть дедушку, я сделал вид, что ищу дыни, наклонялся к грядкам. Да где уж там желтые дыни! Ничего нет, кроме больших и маленьких зеленых недозрелых дынь. Потом я тоже стал, как дедушка, принюхиваться. Мне казалось, вроде бы я ощущаю какой-то запах, а вроде бы и нет. А потом, даже если и есть какой-то запах, откуда мне знать, желтая это дыня пахнет или еще какая. Может, это так пахнет дыня, поеденная мышью. Когда у дыни только-только начинают твердеть семечки, мыши разгрызают даже большие дыни, чтобы добраться до семечек. И потом эти дыни гнили и начинали пахнуть прелью. Мне почудилось, что я чувствую такой запах.
— Деда, а может, это пахнет прелой дыней?
— Нет, это должна быть только желтая дыня. — Дедушка заявил это очень уверенно. — Причем где-то неподалеку, в одной из этих двух грядок.
Теперь он уже водит носом не поверху, а внизу. Поскольку он не доверяет своим глазам, то сует руки под плети, проверяет. Ищет прямо у меня под ногами. Я же уже почти потерял веру в то, что мы можем найти желтую дыню. Напротив, мне казалось, что если бы мы с дедушкой приложили столько стараний, уже давно нашли бы серую крольчиху. Я хотел сказать об этом дедушке, но именно в эту минуту… Нет, вы только представьте себе! Под руками у дедушки что-то блеснуло, похожее на гуляка — женское украшение. Я и сам не заметил, как прыгнул:
— Вот дыня!
— Я же говорю, что она должна быть где-то здесь. А ну, где?!
Я руками отодвинул лепестки и показал на желтую дыню, выглядывавшую из-под стеблей. Дедушка опустился на корточки рядом со мной:
— Биссимилла! — воскликнул он.
Он взялся за стебель, но не сорвал дыню. Я думал, что дедушка позовет меня и скажет, чтобы сорвал дыню я. Но он этого не сделал. С улыбкой покачал головой и наконец сказал:
— Базарджан, сынок, да тут же двойня!
Я не понял:
— Какая двойня?
Дедушка, продолжая держать дыни за стебель, велел:
— Беги, сынок, позови маму. Скажи ей, что мы нашли желтый "вахарман", и не простой — близнецов.
Я в ту же минуту забыл о своей ссоре
