проблема решена, он немедленно переходит к следующей. Я в безопасности, и теперь нужно устранить все последствия.
– Все в порядке, mama, – говорю я. – Я пойду прилягу.
– Я поднимусь с тобой, – предлагает Серва.
Я знаю, что она говорит это искренне, но, честно говоря, это скорее ей нужна помощь подняться по лестнице. В настоящее время сестра страдает от легочной инфекции, и ее антибиотики не помогают.
Пока мы поднимаемся по широкой изогнутой лестнице, я обвиваю Серву за талию, чтобы поддержать. Я слышу ее свистящее дыхание.
Моя спальня – первая налево. Сестра идет за мной и садится на кровать.
Я поворачиваюсь, чтобы Серва помогла мне расстегнуть платье. Я не стесняюсь раздеваться перед ней – сестра настолько старше меня, что заботилась обо мне с самого моего детства.
Я снимаю платье и аккуратно вешаю его в шкаф. Я носила его совсем недолго и даже ни разу в нем не танцевала, так что нет смысла отправлять его в прачечную.
Пока я ищу свою любимую пижаму, Серва говорит:
– Итак, расскажи мне, что случилось на самом деле.
Я избегаю ее взгляда, продолжая искать пижаму.
– Что ты имеешь в виду?
– Я знаю, что ты не все рассказала tata и mama.
Найдя свою пижаму, украшенную рожками с мороженым, я натягиваю ее на себя.
– Ну, – отвечаю я из обволакивающей темноты пижамной кофты. – Он был очень красивым.
– Вор? – вскрикивает Серва.
– Да – и ш-ш-ш! Mama тебя услышит.
– Как он выглядел? – шепотом спрашивает Серва, и ее глаза блестят от любопытства.
– Он был огромным – словно какой-нибудь русский богатырь. Будто съедает за раз десяток яиц и две курицы.
Серва хихикает.
– Звучит не слишком красиво.
– Но он был красивым! У него было такое суровое лицо, широкая челюсть, темные глаза… Но было видно, что он умен. Не просто какой-то мордоворот.
– И ты поняла это по одному только взгляду? – скептически спрашивает сестра.
– Ну… еще мы немного поболтали.
– Что? О чем? – восклицает она, забыв о том, что надо говорить тише.
– Ш-ш-ш! – напоминаю я, хоть этот дом и огромен, и маловероятно, чтобы кто-то мог нас услышать, только если он не будет стоять за самой дверью. – Просто… Обо всем. Он спросил, откуда я, где жила и почему плакала перед вечеринкой.
– И почему ты плакала? – нахмурившись, спрашивает Серва.
– Tata узнал про Парсонс.
– Ох, – сказала она. Сестра знала, что я отправляла заявку. Она была слишком добра, чтобы сказать мне, что это ужасная идея. – Он рассердился?
– Разумеется.
– Мне жаль, – говорит Серва, обнимая меня. – Впрочем, в Кембридже тоже неплохо. Тебе там понравится.
Серва, как и полагается, тоже там отучилась. Она закончила с отличием, получив степень магистра в макроэкономике. После этого ей предложили должность аналитика в «Ллойде», известном рынке страхования в Лондоне. Но прежде, чем сестра успела приступить, она переболела пневмонией три раза подряд.
У Сервы муковисцидоз[8]. Мои родители оплатили все существующие на свете способы лечения. Часто ей становилось лучше на несколько месяцев, или, по крайней мере, достаточно хорошо, чтобы посещать учебные заведения или путешествовать. Но всякий раз, когда сестра собиралась покорить очередную вершину, болезнь возвращалась с новой силой.
Эта тень, нависающая над нашей семьей. Понимание того, что жизнь Сервы будет, скорее всего, короче нашей. Что она с нами ненадолго.
Это достаточно трагично само по себе. Но хуже того, моя сестра – самый добрый человек из всех, кого я знаю. Она нежная. Она теплая. У нее ни о ком не найдется дурного слова. И она всегда рядом, чтобы помочь мне и поддержать, даже когда ее легкие тонут, а сама она ослабела от кашля.
Серва до сих пор очень красива, несмотря на недуг. Со своим круглым лицом, темными глазами, румяными щеками и волосами, зачесанными назад с прямого пробора по центру, она напоминает мне куклу. Сестра маленькая и хрупкая. Мне бы хотелось прижать ее к себе, как куколку, и защитить от всех тех ужасов, что с ней происходят.
Я не рассказываю Серве про поцелуй. Это слишком безумно и стыдно. Я никогда не вела себя так раньше. Она была бы в шоке. Честно говоря, я и сама в шоке.
– Что ж, я рада, что ты в безопасности, – говорит сестра, крепко сжимая мою ладонь. Мои руки больше, чем у нее. Я вся больше – я переросла ее еще в десять лет.
– Я люблю тебя, onuabaa, – говорю я.
– Я тоже тебя люблю, – отвечает сестра.
Серва возвращается в свою комнату. Мгновение спустя я слышу в отдалении жужжание вибрирующего жилета[9], выбивающего слизь из ее дыхательных путей.
Я надеваю наушники, потому что мне грустно слышать этот звук.
Ложусь на кровать, включая свой апокалиптический плей-лист. Я никогда не слушаю перед сном расслабляющую музыку.
Я ерзаю под одеялом, вспоминая момент, когда мои губы встретились с губами похитителя… жар окутывает все мое тело, оно вспыхивает, словно сухая трава от брошенной спички. Пламя распространяется повсюду, сжигая все на своем пути.
Поцелуй продлился всего мгновение, но повторяется в моей голове снова и снова…
Я засыпаю под песню «Zombie» группы The Cranberries.
Данте
Я не могу выкинуть Симону из головы.
Ее элегантность, ее красоту, ее самообладание, которое она сохраняла, даже когда я мчался через весь город, пока девушка была заперта на заднем сиденье машины.
Я понимаю, что это безумие.
Я разузнал про ее отца. Он какой-то крутой дипломат из Ганы, который к тому же богат, как фараон. Яфью Соломон владеет сетью отелей от Мадрида до Вены.
Моя семья далеко не бедная. Но есть большая разница между деньгами мафии и деньгами владельца международной сети отелей. Как в количестве, так и в законности.
Не говоря уже о том, что мы с Симоной встретились в обстоятельствах, далеких от идеальных. Я понятия не имею, что девушка сообщила копам. Могу лишь предположить, что немногое, учитывая, что никто до сих пор не барабанит мне в дверь. И все же было бы полным идиотизмом с моей стороны шататься по ее району, напрашиваясь на неприятности.
Но именно этим я и занимаюсь последние три вечера.
Я нашел огромное поместье в Линкольн-парке, которое в начале лета арендовал Соломон. Это было несложно – со всеми прилегающими территориями этот домишко занимает почти целый квартал. Это настоящий гребаный Версаль. Сплошной белый камень, колонны и вычурные балконы. Повсюду сады, деревья и еще три отдельных бассейна.
У Соломона есть
