его укусом. Когда он что-то задумывает, и если он настроен достаточно решительно, то уничтожит все на своем пути. Это, безусловно, единственное, чем я в нем восхищаюсь.
Лучше контролировать его и держать в узде, чем позволить ему взять управление в свои руки.
Мое тело отяжелело, когда я поднимаюсь с дивана. Не нужно принимать никакого решения. Это должно произойти, и я должен быть тем, кто это сделает. Я не доверяю Риверу, когда дело касается Кью. Пусть насмехается сколько хочет, но я знаю его достаточно долго, чтобы понимать, откуда берется его отношение. Это ревность, простая и непринужденная. Его возмущает присутствие в моей жизни кого-либо, кто не является Луной или им самим.
Пусть он сколько угодно притворяется, что все идет строго по плану, что Кью — жертва войны. Он не может убедить меня в обратном. Я знаю, что для него это личное.
Вот почему он не может быть тем, кто это сделает. Это должно выглядеть как несчастный случай. Слишком вероятно, что Ривер потеряет хладнокровие, и ситуация выйдет из-под контроля. Нам не нужна кровавая бойня. Неудачное падение — это одно, но у меня такое чувство, что возникли бы вопросы, если бы Кью в итоге разбил себе лицо до неузнаваемости.
Так будет лучше.
Вот что я говорю себе, решительно направляясь к двери и медленно, тихо открывая ее, прислушиваясь к любым голосам или шагам, сигнализирующим о том, что я не один.
В последствии нападения на Аспен, помимо того, что мы с Скарлет больше не находимся в центре внимания, есть еще один положительный момент: большинство людей теперь предпочитают оставаться в своих комнатах на случай, если нападавший решит нанести новый удар.
Однако мало что удержит Кью от тренировки; он человек привычки.
Он должен закончить тренировку с минуты на минуту и спустится в свои апартаменты по лестнице, а не на лифте. Это часть его процесса восстановления.
На сердце у меня тяжело, хотя ноги легкие, они беззвучно несут меня по коридору. Тишина напоминает кладбище. Я уверен, что это моя нечистая совесть мучает меня. Кью доверяет мне больше, чем кому-либо в своей жизни, и вот как я ему отплачиваю.
Он не член семьи. Он не родственник.
И, как любит напоминать мне Ривер, это война. Это то, что приводит меня к ближайшей к спортзалу лестнице, где я забиваюсь в угол, растворяясь в тени. Я должен это сделать. Другого выхода нет. Как бы я ни желал обратного.
Мое сердце колотится так сильно, что я задаюсь вопросом, услышит ли Кью это до того, как доберется до меня. Глубокий вдох помогает мне сосредоточиться — до тех пор, пока дверь этажом выше не распахивается, за чем следует звук шагов на лестнице.
Вот и все. Вспомни, что важно. Вспомни, с чего все началось.
Мысленным взором я вижу, как толкаю его сзади с лестницы, затем спускаюсь следом и заканчиваю работу, пока он в оцепенении. Одного удара о бетонную лестницу должно быть достаточно, чтобы разбить его череп, как яйцо.
Гулкий шум заполняет мою голову, становясь громче с каждым шагом. Затаив дыхание, я наблюдаю, как он огибает площадку надо мной, не подозревая, что он не один, и спускается по лестнице трусцой, поглядывая на свой телефон. Он засовывает его в карман, обходя лестничную площадку менее чем в десяти футах от того места, где я жду.
Вот оно.
Теперь пути назад нет.
Как только он поворачивается ко мне спиной, я делаю выпад, прежде чем теряю самообладание, обеими руками упираясь ему в плечи.
Я едва могу сдержать разочарованный крик, когда толкаю.
Я предатель. Он доверял мне, а теперь падает, кувыркается по неумолимой лестнице. Я не могу толком разглядеть его в тусклом свете, но мне это и не нужно. Я слышу его, и этого более чем достаточно, чтобы меня вывернуло наизнанку и я проклял тот день, когда Ривер предложил нам отомстить.
Он останавливается на следующей площадке и лежит неподвижно несколько затаивших дыхание мгновений, которые, кажется, тянутся вечно.
Повезло ли мне хоть раз? Умер ли он от падения?
Конечно, этого не произошло.
Через секунду на лестничной площадке раздается приглушенный стон, и мой желудок опускается вниз. Я знаю, что должен сделать, но не могу.
Я должен посмотреть в лицо своему лучшему другу, прежде чем проломить ему череп.
Почему мои ноги не двигаются?
Я хватаюсь за перила, собираясь с духом, стиснув зубы от агонии, сжигающей мои внутренности, как кислота. Моя челюсть чертовски болит от напряжения. Голос Ривера звучит у меня в голове.
Шевелись, черт возьми. Заканчивай с этим.
Я действительно двигаюсь — однако не в направлении Кью. Я поднимаюсь по лестнице на следующий этаж и направляюсь прямо к лифту, мое сердце колотится так сильно, что меня тошнит, когда я нажимаю пальцем на кнопку.
Что, если бы он увидел меня?
Что, если кто-нибудь узнает?
Почему у меня не хватило смелости закончить работу?
Я не могу ответить на третий вопрос, да это и не имеет такого значения, как первые два. Скоро все узнают правду. Чем быстрее я уберусь отсюда, тем меньше вероятность, что меня поймают.
Я не собираюсь так рисковать.
Через минуту я уже достаю из шкафа чемодан и бросаю его на кровать, а затем хватаю вещи: одежду, зубную щетку, ноутбук.
Мысли мечутся в голове. Вряд ли потребуется много времени, чтобы кто-нибудь нашел его. Кью силен; скорее всего, он встал и, прихрамывая, вернулся в свою комнату. Не уверен, увидел ли он меня, но это неважно. К тому времени, когда кто-нибудь соберет все кусочки воедино, я буду уже далеко отсюда.
С этими мыслями я достаю телефон, чтобы запросить вертолет. Обычно я прилетаю и улетаю в произвольное время, поэтому не должно возникнуть вопросов, почему я улетаю с сумкой в руках. Однако на этот раз обойдется без обратного полета.
Я понятия не имею, куда отправлюсь. Знаю только, что не могу здесь оставаться. Предатель, за голову которого скоро назначат награду. Потенциальный убийца.
Почему именно сейчас передо мной возникает лицо Скарлет? Глупый вопрос — я пытался убить ее брата, что означало бы, что она потеряла двух братьев и сестер. Кроме Кью, о ком еще я должен думать сейчас? Покинуть Кориум — это все равно что признать свою вину, что означает разрыв всех связей не только с Кью, но и с его семьей. С его сестрой.
Невидимый нож вонзается мне в живот все глубже.
Затем он
