«Для себя», такой вывод я сделал, когда в спешке уходил из коморки, заметая за собой следы. Для себя, чтобы не забыть, не строить иллюзий, не расслабляться, всегда быть начеку. Если вокруг нет угрозы, значит недостаточно хорошо смотришь, и даже самый слабый лучик надежды всё равно остаётся призраком.
Об этом знаю я, знают они, остальные меня не заботят.
Рефлексы сработали сами собой. Коморка закрылась тихо, рекреация пронеслась перед глазами в мгновение ока. Даже быстрее, чем я успел привыкнуть к свету, при этом я почти забыл о шуме. Мне было так важно побыстрей оттуда убежать, что даже страх пустых коридоров остался где-то в том чуланчике, рядом с недокуренной сигаретой.
Ну и чёрт с ним, я должен их опередить, появиться внизу прежде, чем пронюхают наши сердобольные учителя. Прежде, чем Паттерсона выведут вниз.
Ступеньки прыгали под ногами, облезлая краска летела из-под ботинок. Быстрей-быстрей-быстрей, там, внизу, переведу дух. По счастью, пролёт оказался пустым, а у проёма как раз толчётся случайная компания. Если я там появлюсь, никто и не заметит.
Должно быть всё в порядке, сигареты, телефон, ничего не забыл. Теперь перейти на шаг, слегка отдышаться, вытереть пот, будто бы ничего и не было. А, может даже, так оно и есть.
Как я и ожидал, меня никто не заметил. Стайка боязливо оглядывалась по сторонам и совершенно не обратила внимания на троянского ученика. Среди них отыскался мой друг, и это позволило мне, отвечая автоматом на тупые вопросы, слиться с толпой.
Мы стояли, не подсоединив мозг к языку, а в моей голове проносилась эта сцена с Паттерсоном. Как его со скрипом хватают под руки, как его тащат вниз по лестнице, как он еле волочит ноги. Его лицо наверняка покрывается потом, как моё недавно, бледная кожа свисает вниз, оставляя место только красным глазам.
Он уже покойник.
А потом полицейские как-то подозрительно зашевелились. С улицы в дверь зашли несколько человек, один встал у той лестницы, по которой я недавно спустился в холл. Неужели что-то случилось? Неужели они нашли меня? Не может быть, они заняты другим, им не до меня. Коморку в ряд ли кто-то проверил, её ещё надо было найти.
И, тем не менее, холл стал всё больше и больше заполняться людьми в форме.
Теперь уже несколько человек направлялись к пролёту, грубо расталкивая перепуганных детей. Неужели я где-то наследил?
– Ещё один, – донеслось до меня откуда-то с лестницы.
Точно. Дьявол, откуда они узнали? Почему решили, что я им так нужен?
И тут мой взгляд упал в окно: там, за ржавой решёткой и пеленой серого дня, лежала улица. У самой дорожки к школе стоял большой грузовик, несколько полицейских машин и … чёрный тонированный фургон. Он смотрел на меня своими пустыми окнами и молча ждал, пока я к нему приду, сам, без приглашения.
Они засекли сигнал телефона. Нас же просили их выключать в школе. Оказывается, не потому что учителя не хотели, чтобы их снимали на камеру, и не для того, чтобы ученики не отвлекались от учёбы, никто не был настолько наивен.
А потому что проверка могла прийти в любой момент. Как-то я услышал, от кого-то, что частые проверки – признак развала системы. Кажется, она успеет захватить меня с собой.
Они уже близко. Нужно выбираться отсюда.
Нужно неторопливо отправиться в туалет, стараясь уйти с пути полицейских. Не выдавать себя было чрезвычайно трудно, но я старался держать себя в руках. Телефон внезапно стал чертовски тяжёлым для меня…
Карман тянул меня вниз, почти умолял сдаться, прижаться к земле и дожидаться собственной участи. Даже если от неё избавиться, меня найдут. Даже если выкинуть телефон без карты, меня найдут. Найдут и навечно запрут в одиночке.
Но оставался призрачный шанс просто оказаться не рядом, в другом месте. Доберусь до туалета, запру дверь и выпрыгну через окно, а там уж хоть трава не расти. Пусть исключают, пусть отстраняют, пусть жалуются кому угодно, главное, чтобы я при этом был на свободе, лишь бы остался жив.
Нырнул в закуток как раз вовремя, за углом прошли двое полицейских. Я подавил вздох облегчения и оглянулся. Направо идти нет смысла, там всегда кто-то есть. Знаю, что одна из девчонок очень любит сочетание кокаина и сиденья унитаза, готов поспорить, что такой стресс ей захочется пережить будучи бодрой. Рисковать не стану, не хочу, чтобы она увидела меня, особенно, в таком состоянии.
Остаётся идти налево. Банально, но попробовать стоило.
Я приоткрыл дверь, нырнул внутрь, защёлкнул щеколду, смрад немедленно ударил мне в лицо. Из кабинок доносился густой запах человеческой жизнедеятельности, в раковине опять предательски краснели маленькие пятнышки крови. Стараясь не дышать, я прошёл мимо вонючих кабинок, кафельных стен, разбитых зеркал прямо к побитому жизнью окну.
Оловянная ручка никогда не ржавела, петли никогда не скрипели, половина школы сматывалась через это окно. И пусть не смущает решётка, она отлично отходит от стены. Даже самые принципиальные крысы об этом знают, и, конечно, молчат, потому что сами уходят тем же путём. А теперь я выхожу на подоконник, отвожу ржавые прутья и спрыгиваю вниз.
Влажный асфальт и мокрая трава околдовали меня на месте. После школьной пыли и вони, они плясали и переливались в голове в каком-то неистовом языческом танце. Именно так пахнет свобода: мокрая, серая и чуть живая, потрясающая в своей неочевидной красоте.
Она теплится, как костерок в угольной тьме, пока я бегу со всех ног подальше от этого проклятого места прямо под благосклонными взглядами огромных лип. Лёгкие горят, полы пиджака развиваются сзади, пот стекает с подбородка. По щекам текут слёзы, плевать на всё, плевать на всех, думать некогда.
Сердце рвётся наружу, адреналин делает мышцы воздушными. Только бы не заметили, только бы не нашли, только бы не выбежали на улицу, только бы на остановку пришёл автобус, всё равно куда, лишь бы подальше отсюда, от этих уродов. От всех, хватит с меня!
Пуская чёрные клубы дыма, на остановке появился автобус, старый, гнилой, почти развалившийся, но сейчас такой родной, словно не отсюда. Треснутые стёкла и песочные борта выглядели так славно, манили к приключениям, радовали глаз.
Да он ещё и полупустой, отлично! Всё, вот он путь к спасению, приветливо распахнул передо мной двери. Надеюсь, водитель тоже торопится домой. Там, на заднем сидении, и передохну, уеду, спасусь!
О чём ещё может мечтать парень в пятнадцать лет?!
Выстрел был громким.
Пуля штурмовой винтовки раздробил мне позвоночник. Сердце разорвало так быстро, что я даже не почувствовал боли, только медно-солёный вкус крови во рту. Колени подкосились, тело с размаху рухнуло вниз.
Сигареты вылетели из пачки и рассыпались по асфальту. Их медленно шевелило вместе с сухими листьями, пока серую бумагу не начала разъедать багровая лужа. Глаза не могли закрыться, руки не двигались.
