Санкт-Петербург. Егоркины отец с матерью под лед провалились по весне, да утонули оба: из гостей шли затемно, затянул их нечистый в то место, где лед тонок. Потому Егорку дед и забрал с собой, с разрешения князя. Потому и учил, чтобы поставить после себя на место управляющего. Или как сейчас модно говорить, мажордома.
Ульяна после этого еще год в Стожарах жила, а потом переехала в Москву, в Елизаветинский институт благородных девиц. И там целых шесть лет «арестанткой» провела. О тех годах Ульяна предпочитала не вспоминать. Хоть и не обижали ее в институте, но жизнь там была скучной и однообразной, а после на юную выпускницу обрушился настоящий мир, так непохожий на тот, к которому она привыкла в институте…
Довелось Ульяне и гувернанткой побыть, после окончания института. Воспитанница князя — не княжна. Ни положения в обществе, ни денег у Ульяны не было. И поначалу несладко ей приходилось в чужой семье…
Переговорить с Петром Фомичом без чужих ушей Ульяне удалось нескоро.
— Как он? — быстро спросила она шепотом, улучив минутку.
— Спит, — ответил Петр Фомич. — Все будет хорошо, не переживайте, ваша светлость.
Куда там, не переживать! Ольга Леонидовна Ульяну заклевала, интересуясь, где ее разлюбезный мажордом, и почему не он управляет сборами, а Петр Фомич.
После ужина семейство собралось в музыкальной гостиной, коротать вечер. Как-то так случилось, что ни в театр не поехали, ни в собрание. Ульяна хотела сказаться уставшей, чтобы пораньше лечь спать, но тут Жорж попросил минуту внимания, чтобы сообщить какую-то новость.
— Милая маменька, дядя… — обратился он к старшим. — Я принял решение ехать в Стожары вместе с Ульяной. Нехорошо оставлять ее без должного сопровождения и присмотра. А я все же ей старший брат.
Это удар, да еще какой! Ульяна уезжала в Стожары в том числе и для того, чтобы избавиться от навязчивого внимания Жоржа. И вот такой поворот!
— Правильно, племянничек, поезжай, — поддержал Жоржа Василий Леонидович.
— Я тут думала, что мне тоже следует поехать, — произнесла Ольга Леонидовна. — Провести лето в Стожарах будет полезно для здоровья.
У Ульяны потемнело в глазах.
Глава шестая, в которой герой смиряется с действительностью
Осознание того, что происходящее — не розыгрыш, выбило из Егора дух. А когда он сообразил, что упустил из виду другое доказательство, у него помутилось в голове. Лопатой по лбу он получил зимой! А сейчас… лето?
— Год сейчас от Рождества Христова… 1859? — пролепетал Егор, едва ворочая языком. — А месяц?
— Кресень же, — отозвался Василь.
— Чего?!
— А, это… юниус.
«Июнь, — догадался Егор. — Не мог же я в коме лежать до июня, а после на розыгрыш попасть».
Значит, загробный мир существует? Если так, то Егор попал в ад. Или при распределении ошибка вышла, и Егора отправили в рай, предназначенный для дедушки. Потому что это он увлекался историей девятнадцатого века.
В детстве Егору вместо сказок дед читал Гиляровского, рассказывал всякие истории об известных людях — писателях, художниках, актерах. Он и генеалогическое древо Старшовых составлял, и записывал семейные предания. В библиотеке у деда было много книг с дореформенной орфографией, оттого читал ее Егор бегло, без труда.
Но любви к истории дед внуку не привил. Наоборот, убил напрочь. Егор люто ненавидел все эти «яти» и прочую древнюю муру, игнорировал наставления деда и мечтал сжечь на костре генеалогическое древо. Однако ж помнил дедушкины рассказы.
Так что все сходилось. От удара по голове Егор умер. А так как Янка его не простила за последнюю выходку — попал в ад. Да еще крепостным Янки. Ха! Вот уж превратности судьбы…
Егор плохо запомнил, как очутился на конюшне. Вероятно, Василь помог ему вернуться домой. К появлению Янки… то есть, Ульяны Дмитриевны, шок более-менее прошел, осталась апатия. Он уже умер. Куда хуже-то? Что с ним могут сделать? Прибьют, вышвырнув из этой реальности? Егор только рад будет ее сменить!
Увы, оказалось, что хуже есть куда.
Дед дотащил Егора до каморки, уложил и напоил каким-то снадобьем. От него разило чем-то знакомым. Бабушка использовала успокоительные капли с похожим составом, Егор помнил их запах.
— Спи, — велел дед после. — Утро вечера мудренее.
Егора долго уговаривать не пришлось. Да и травки подействовали быстро. Спал он крепко, без сновидений. А проснулся от бурления в животе и желания пробежаться до нужника.
«Странно, — подумалось спросонья. — Вроде умер, а есть хочется так, что живот сводит. И не только есть».
В каморке горела лампадка. Перед иконами на коленях стоял дед и бил поклоны, бормоча под нос молитву и крестясь. «…раба Божьего Георгия…» — едва разобрал Егор. И сообразил, что дед молится за внука. То есть, за него, Егора. Георгий — его церковное имя.
И Егору сделалось как-то жутко.
— Ты куда? — спросил дед, услышав, как Егор встает с кровати.
— Во двор, — коротко ответил он.
— Помоги подняться, — попросил дед.
— Ты и не ложился? — догадался Егор. — Из-за меня?
Он помог деду встать и усадил на кровать. Вспомнил, что «тыкать» старшим здесь не принято.
— Простите, дедушка. Вам бы отдохнуть…
— Бог простит, — вздохнул старик. — Иди, куда шел.
Когда Егор вернулся, он кивнул на стол:
— Поешь-от. Оставил тебе с ужина. Небось, за весь день маковой росинки во рту не было.
— Не было, — согласился Егор, заглядывая под полотенце.
Под ним он нашел миску, до краев наполненную кашей с грибами, ломоть черного хлеба, чашку киселя.
— Мясом вас здесь не балуют? — спросил он, хватая деревянную ложку.
— Так пост же, — сказал дед. — И это забыл?
Егор промолчал, уплетая кашу. Кто бы мог подумать, что холодная, скользкая, она покажется ему вкуснее изысканных яств из дорогого ресторана!
— Наелся?
— Червячка заморил, — улыбнулся Егор, отставляя пустую миску.
— Как голова? Не болит?
— Нет, — ответил он. — А что?
— Тогда послушай, что я тебе скажу, Егорушка…
Света в каморке было мало, но все же Егору показалось, что дед как-то сдал, постарел, сгорбился по сравнению с тем, как выглядел днем.
— Помнишь ты что, али нет, у тебя два пути, — продолжал дед. — Либо тот, по которому я тебя вел. Либо тот, что положен тому, кто умом тронулся. Смекаешь, о чем я?
— Нет, — честно ответил Егор.
— Если баре узнают, что ты ничего не помнишь, да бредишь, упекут тебя в доллгауз.
— Куда?!
— В скорбный дом. Как душевнобольного.
— В психушку, что ли? — пробормотал Егор.
— Егорушка, ты все вспомнишь, — сказал дед, ласково погладив его по руке. — Я верю, вспомнишь. А пока притворись, что все хорошо. Не веди себя, как
