мог конь исчезнуть из запертой конюшни, которая находилась в поле зрения двух человек? Трегубов был заинтригован.
Иван Фёдорович вернулся в сопровождении угловатого и тощего, в прямом смысле этого слова, подростка лет шестнадцати. «Его что, совсем не кормят?» – удивился Иван.
– Это Иван Иванович, он из полиции. Расскажи ему про тот день, когда исчез Буцефал.
– Вижу, что из полиции, не слепой, – ответил Кирюша, периодически бросая на Ивана недоверчивые взгляды исподлобья. – Рассказывать то нечего. Я ж не видел ничего.
– Расскажи, что было с самого утра, – попросил Иван.
– Да ничего. Я проснулся и пришёл к Семёну, думал, он возьмет меня на Неутомимом в Тулу, на тренировку.
– А он?
– Он сказал, чтобы я выровнял площадку для занятий с лошадьми. Она ровная, но, конечно, он боится.
– Чего? – спросил Иван.
– Ну, что Буцефал получит травму. Я бы тоже боялся: конь ценный очень для барина, не дай Бог что.
– Ясно. Значит, ты с утра занимался площадкой. А что Семён?
– Он взял Буцефала и уехал в Тулу.
– А потом?
– Потом вернулся, поставил коня в конюшню, почистил, конюшню запер на засов. Всё как обычно. Потом пошёл поесть, затем пришёл вывести Неутомимого на прогулку, а Буцефала в конюшне нет.
– Вот так и нет? И ты всё время был там, на лужайке и, если бы кто вывел лошадь из конюшни, ты бы заметил?
– Конечно, я же не слепой!
– Хорошо, можешь идти, спасибо, – Иван в задумчивости потёр подбородок. – Иван Фёдорович, мы можем побеспокоить Анну Ильиничну?
– Это так необходимо? – спросил управляющий.
– Вы же сами видите, пока ничего не прояснилось.
– Хорошо, идёмте в дом, доложу о Вас. Дмитрий Львович дал распоряжение помогать Вам во всём.
– Иван Фёдорович, а как выглядит Буцефал? – спросил Иван.
– Это надо было Кирюшу спрашивать, он бы Вам подробно расписал. Я то не знаток.
– Но всё же, попробуйте, – попросил Иван.
– Масть вороная, побольше, чем Неутомимый будет, но более поджарый. Особых примет не заметил. Спросите Кирюшу или Семёна, они, наверное, назовут. Пойду доложу. Присаживайтесь, пожалуйста.
Трегубов остался один в богато обставленной гостиной первого этажа. Он осмотрелся и осторожно, боясь испачкать, опустился в кресло с белоснежной обивкой. Долго сидеть ему не пришлось: в комнату энергично вошла высокая женщина лет пятидесяти с небольшим. Простенькое, но по текущей моде белое платье, поседевшие, некогда иссиня-черные, волосы, а главное, живой и умный взгляд карих глаз. Всё это в совокупности разрушило версию Трегубова о подслеповатой сонной старушке, божьем одуванчике, дремлющей на скамейке перед конюшней.
– Иван Иванович? Здравствуйте.
– Добрый день, Анна Ильинична, очень приятно, – Трегубов встал и слегка поклонился.
– Присаживайтесь, не стойте. Что Вы хотите узнать от меня?
– Хотел получить информацию по исчезновению лошади. Вы мне расскажите, пожалуйста, что видели непосредственно Вы. Может, заметили что-то необычное?
– Вы знаете, я далека от увлечения своего сына лошадями и скачками, – пренебрежительно произнесла хозяйка, – ничего в этом не понимаю и больше люблю поэзию. Вот и в тот день я отдыхала в саду с томиком Александра Сергеевича.
– Пушкина?
– Да. Собственно всё, что я видела, это как приехал Семён и поставил лошадь в конюшню. Думаю, что часа не прошло, как он вернулся, а коня нет.
– Вы заходили сами в конюшню? Видели, что конь пропал?
– Да, конечно, Семён сразу выскочил, как ошпаренный, начал кричать Кирюше: мол, где конь? Кирюша прибежал, сказал, что никто – ни он, ни кто-то другой – не открывал конюшню.
– Так и было? – спросил Иван.
– Да. Так и было. Мне стало тоже интересно, что происходит, я встала и подошла.
– Что Вы увидели?
– Ничего. Конь исчез. Остался только один, тот, серый… запамятовала, как его зовут.
– И что Вы думаете об этом происшествии? Конь же не мог просто так исчезнуть.
– Да, случай какой-то мистический, если не сказать больше. Но Вы полиция, Вам и карты в руки, – резонно заметила Анна Ильинична. – Надеюсь, в следующую нашу встречу Вы мне и расскажете, что случилось. А сейчас, если у Вас больше нет вопросов, я оставлю Вас, поскольку у меня есть неотложное дело.
Трегубов попрощался, вышел из дома в сопровождении управляющего, вскочил на коня и поехал прочь, бросив последний взгляд на таинственное строение. Никаких предположений, что могло произойти, у него пока не было. Может, они будут вечером? – он должен успеть допросить Семёна до отъезда. А сейчас, поскольку он недалеко от «Родников», можно попробовать застать дома Мишу.
5.
Торотынский как раз садился за обед, когда приехал Трегубов. Михаил отправил Петьку за приборами на кухню. Оба приятеля начали обед молча, пребывая каждый в своих собственных думах.
– Как дела с адвокатом? – наконец спросил Иван, чтобы разрядить атмосферу молчания. – Ты смог договориться с Плевако?
– Да, смог. Три раза ездил в Москву, и в итоге Фёдор Никифорович согласился быть моим присяжным поверенным. Говорит, что дело необычное и интересное для него, – очнулся от своих мыслей Михаил.
– Я рад за тебя.
– Рано радоваться, – уныло сказал Торотынский, ковыряя что-то в своей тарелке.
– Почему? – удивился Иван.
– Он говорит, что шансов на оправдание почти нет. Суд будет проходить здесь, и присяжные в силу ценза, скорее всего будут помещиками или, в лучшем случае, купцами.
– И что это значит? – не понял Трегубов.
– Это значит, – Торотынский прервался, – Пётр, всё остыло уже, подогрей, пожалуйста, на кухне. Это значит, – продолжал Михаил, – что они будут ассоциировать себя с жертвами преступления и будут настроены против нее. Будет трудно их разжалобить.
– Но, тем не менее, он же берётся попробовать?
– Берётся.
– Это уже хорошо, разве ты так не считаешь? Это хоть какой-то шанс.
В ответ Торотынский только тяжело вздохнул.
– А у тебя как дела с имением Медведевых? – спросил Михаил, меняя тему.
– Пока никак. Идёт нотариальное оформление, вступлю, когда закончится. Пока сроки непонятны.
– Ясно, ясно… А как на службе?
– Есть пара дел. Сейчас, как раз, ездил на опрос по делу о таинственном исчезновении коня, – сказал Иван.
– К Минину? – спросил Михаил, слегка отстраняясь, чтобы Петьке удобно было поставить тарелку с горячим.
– Ты уже знаешь? – удивился Трегубов.
– Мне кажется, что уже все знают. То и дело пересказывают друг другу по три раза на дню, – ответил Торотынский.
– И что ты думаешь об этом случае? – поинтересовался урядник.
– Не знаю, – пожал плечами Михаил. – У меня сейчас другие проблемы, не до этого.
– Второе дело вообще жуткое, – Иван решил отвлечь Михаила от нового погружения в меланхолию. – Двойное убийство. Убитые – скопцы, представляешь? Сектанты.
– Хорошо представляю, – оживился наконец Торотынский. – Они тут неподалеку обосновались, их
