кроме Ваших полицейских, что-то рассказал? Ещё раз повторяю: к смерти женщины мы непричастны, Петр невредим и пришёл сам. Что ещё нужно?
– Ваш брат Прохор проткнул ногу господину Торотынскому, это все видели, и сам господин Торотынский подтвердит это.
– Видели что? Что Ваш господин Торотынский накинулся на брата Прохора, когда у него в руках был прут, и сам же на него напоролся? В чем Вы его обвините? В покушении на убийство за неловкое движение? Или убийство путем ожога ноги? Это что-то новенькое. Вы когда-нибудь слышали о таком?
Столбов молчал. А Мартынов почти что издевался:
– А мы вот можем предъявить обвинение в покушении на убийство господину, который сейчас стоит у Вас за спиной. Это же он подстрелил брата Прохора?
– Он защищал господина Торотынского от нападения вашего Прохора.
– Наш присяжный поверенный скажет, что Прохор пошатнулся, сохраняя равновесие, после нападения на него господина Торотынского, а ваш сотрудник в темноте подумал бог весть что и пытался застрелить его.
– Ни один присяжный суд не осудит полицейского, зная, что он пришёл спасать подростка от Вашей общины, Егор Ефимович.
– Вы так в этом уверены, Илья Петрович? Но Вы же понимаете, что его арестуют до суда?
Столбов опять замолчал, обдумывая свои позиции, а Мартынов уверенно продолжал:
– В итоге, Вы ничего не сможете доказать. У Вас нет ничего на нашу общину. А мы можем попробовать отправить вашего сотрудника на каторгу. Но я, из личного расположения к Вам, готов пойти Вам на встречу, Илья Петрович. Мы не предъявим ему обвинение. Прошу Вас ещё раз: освободите наших братьев и отдайте деньги.
– А знаете, что, Егор Ефимович, – заговорил пристав, – деньги – это важная улика в деле о двойном убийстве, а дело настолько сложное, что не знаю даже, когда оно завершится. Так что я переговорю на эту тему с судебным следователем, а потом сообщу Вам, из личного к Вам расположения, результат. Зайдите ко мне, пожалуйста, через месяц – другой.
Теперь настала очередь Мартынова. Он облизал бледные губы и сказал:
– Хорошо. Ваше предложение?
– Мы отпускаем ваших без обвинений, Вы не предъявляете обвинение Трегубову, мы отдаем Вам деньги, а ваша община в течении двух недель покидает нашу губернию.
– Иначе?
– Иначе? Про деньги Вы уже поняли. Даже если мы ничего не докажем, то тульская полиция устроит вашей общине здесь такое существование, что каждый её участник будет молить своего бога, чтобы оказаться подальше от Тулы. Я лично приложу к этому все свои усилия.
– Согласен, – неожиданно ответил Мартынов, резко встал и вышел.
Трегубов обошёл стол и в удивлении уставился на пристава:
– Как же так, Илья Петрович, Вы их отпускаете? Они же убили Дуню, хотели покалечить Петьку. Они же изверги, а нелюди! И Вы их отпускаете после такого?!
– Трегубов, ты, я смотрю, плохо слушал? – зло ответил пристав. – Хочешь снова в тюремный замок?
– Ну и пусть. Меня же оправдают! Я же ничего не сделал, только защитил Мишу. Пусть! Но их нельзя отпускать!
– Послушай, Трегубов, ты должен понять, – уже более спокойным голосом заговорил Илья Петрович, – мир – это не то место, где правит справедливость. Иногда, чтобы не проиграть, а сохранить возможность что-то делать дальше, приходится идти на компромиссы. Твой Петька не пострадал, а Дуня… Дуня уже мертва, ей всё равно. Мы эту заразу выгнали из Тулы.
– Ага, и они поедут делать свои мерзости в другую губернию, где тоже живут люди.
Но Илья Петрович уже ничего на это не ответил, он взял какую-то бумагу со стола и демонстративно начал её изучать. Иван понял, что разговор окончен. Он вышел из кабинета Столбова совершенно опустошенный.
– Трегубов, тебя тут дожидаются, – как бы издалека услышал Иван голос Белошейкина.
– А? Что? Кто?
Со стула поднялась молодая, строго одетая, женщина и серьезно посмотрела на урядника.
– Елизавета Аристоновна Мясново, – представилась она. – А Вы – Иван Иванович Трегубов?
– Да.
– У меня к Вам серьезный разговор.
– Вы не против поговорить на улице? Здесь душно и такая суматоха.
– Хорошо.
Когда они вышли, Трегубов, всё ещё частью мыслей пребывавший в разговоре с приставом, вдруг удивлено сказал:
– А знаете, мне почему-то Ваше имя кажется знакомым.
– Это потому, что с этого года я – начальница женской гимназии, где учится Ваша сестра Трегубова Софья Ивановна.
– О, Боже, с ней что-то случилось? – воскликнул Иван.
– Успокойтесь, с ней всё в порядке, я совсем недавно с ней беседовала, – быстро ответила Ивану Елизавета Аристоновна.
– Тогда в чём дело? В успеваемости? Её могут отчислить?
– Нет.
– Она что-то натворила! – догадался урядник.
– Да нет же! Я хотела поговорить с Вами о другом, не о Вашей сестре.
– О чём же? – удивился Трегубов.
– Вы же знаете репутацию нашего заведения, – издалека начала Елизавета, – там учатся девочки из благородных семей, а обучение стоит немалых денег. Это Вам и самому известно. Так вот, я хочу знать, в чём полиция подозревает Быкову Наталью Алексеевну, нашего преподавателя?
