получают лет двадцать-тридцать за особо тяжкие, а на зоне уже и…
Сентябрь, значит. Или октябрь. Вряд ли ноябрь. А может, Влада ошиблась, и всё случится прямо сегодня. А может, она крепко промахнулась, и он помрет в девяносто от обширного инфаркта. Сбудется или не сбудется — совсем скоро всё прояснится. Фаталист в Егоре говорил, что чему быть, того не миновать. Конечно, хорошо бы пожить подольше, тут столько всего интересного и до сих пор неизведанного, но и Там наверняка есть, чему поудивляться. Сюрпризом окажется, если Там нет вообще ни черта. Впрочем, в тот момент ему будет уже вообще всё равно, тогда чего бояться?
Вслух же, чтобы немного успокоить Вадима, Егор произнес несколько иное:
— В Клуб 27 я уже опоздал, так что смысл торопиться на тот свет теряется.
— Что за клуб? — тут же оживился Стрижов. Этого хлебом не корми, дай поклубиться. Он даже не просёк иронии в голосе, не понял, куда приятель его клонит. Мысленно, небось, уже вечер свободный искал, чтобы забуриться.
Егор поднял на Вадима голову и прикурил вторую, ощущая, как теплый дым окутывает легкие и успокаивает нервы. Они со Стрижом совершенно точно из разных миров. В мире Егора каждая собака подзаборная знает, что это за клуб такой.
— Забей, — выпуская с выдохом сизое облако, пробормотал он. Раскручивать тему не хотелось: одно дело, когда ты сказал и тебя поняли, и совсем другое, когда ты сказал, тебя не поняли и придётся потратить время на доходчивые объяснения. А времени у него сегодня не то чтобы много. Ему его вообще по жизни мало, особенно если брать в расчет всякие там «пророчества» от горе-гадалок.
Хрена с два Стрижов забьет теперь. Теперь он вцепится клещами.
— Я ведь ща гуглить полезу, будь человеком, — взмолился Вадим, подтверждая Егоровы нехорошие подозрения.
«Не отстанешь ты от меня, да?»
— Ладно, — смилостивился тот. — Что общего между Джими Хендриксом, Куртом Кобейном, Эми Уайнхаус и Махно?
Стриж округлил глаза и крепко задумался: явно не в ту сторону изначально пошла его мысль и пришлось на ходу менять её движение. По сосредоточенному теперь лицу было видно — перебирал в голове имена, но что-то его смущало. Еще бы: про «Гражданскую оборону» этот любитель электропопа и инди вряд ли слышал. Про Хендрикса, скорее всего, тоже ничего, кроме фамилии.
— Ну… Музыка? — наконец пожал Вадим плечами.
— Точно, — кивнул Егор, с усилием проводя пальцами по торчащим во все стороны волосам. Они постоянно лезли в глаза, но вариант подстричься покороче не рассматривался принципиально: вечный шухер на башке символизировал шухер в душе, вечный этот протест, творческую натуру, полудохлого внутреннего «ребенка», которого он все тридцать лет зачем-то пытался реанимировать — короче, много всякого. Кроме того, патлы эти — часть сценического образа, да и девушкам нравится.
— И почему ты опоздал? — ухмыльнулся приятель, до сих пор не понимая, к чему Егор ведет.
— Мне тридцать, и я всё еще жив.
И тут — Аллилуйя! — озадаченное лицо Стрижа озарилось догадкой:
— А они че, все умерли, хочешь сказать? В двадцать семь?
«Бинго»
— Ты чертов гений, Вадик, — мрачно заключил Егор, с трудом справившись с соблазном всласть постебаться. Зачем людей на пустом месте обижать? Тем более, Вадим критику в свой адрес на дух не переносил: чувствительная натура, тонкая душевная организация, подвижная психика — как угодно.
— Я в курсе, — самодовольно ответил Стрижов. — Интересно! С этим ведь можно поработать…
Вадим занимал должность заместителя топ-менеджера в PR-агентстве своего отца, и, как Егор успел понять по его рассказам, их контора не гнушалась обращаться к таким вот спорным темам в своих проектах. С другой стороны, почему нет? Черный пиар — тоже пиар, нередко выстреливает.
— Поработай, — равнодушно бросил Егор, присаживаясь на корточки перед разложенными на земле инструментами. Вовсе не судьбы почивших музыкантов и грядущих рекламных проектов занимали сейчас все его внимание. Аккумулятор. Мысленно он давно уже его снял и проверил каждую клемму, а заодно и каждый винтик в брюхе своего немолодого уже коня, все фильтры, тросики, трубки, карбюратор и масла. Ключевое слово здесь — мысленно, потому что все эти пустые разговоры мешали немедля приступить к делу.
— А это кто? — пробормотал вдруг Вадим куда-то в сторону.
«Да ты задолбал уже, Вадь!»
Резко распрямившись, Егор бросил короткий взгляд в указанном направлении. На лавке у подъезда сидела баба Нюра, а рядом с ней, закинув ногу на ногу и гордо демонстрируя голые коленки мимо проходящим мужикам всех возрастов, Новицкая из соседнего дома.
— Это баб Нюра, Стриж, — вздохнул Егор наигранно трагично. — Не думал, что тебя интересуют женщины столь уважаемого возраста.
— Да причем тут баб Нюра? Вон! — Вадим нетерпеливо передернул плечами и даже вихры свои беспокойно поправил.
«Однако…»
— А, ну рядом если, так это Новицкая из четырнадцатого дома. Познакомить?
— Да не рядом! На углу! В черном!
«Да где?! Ты чё, издеваешься, что ли?!»
Вдо-о-о-ох. Затяжка вышла глубокой, четверть сигареты махом: ротовая полость, трахея, бронхи, легкие. Раз… Два… Три… Восемь. Удар. Никотин, даря своему рабу ложное, но столь необходимое сейчас ощущение спокойствия, просочился через альвеолы в кровь и всадил по мозгам.
Вы-ы-ы-дох.
Егор нехотя скосил глаза левее, в сторону небольшого магазина, который примостился аккурат за его домом и предъявлял сейчас их взглядам свой обшарпанный, осыпавшийся серый угол. Огибая торец здания, в сторону подъезда шла «то ли девушка, а то ли видение». Ну… Как шла? Неспешно подтанцовывала. С расстояния ста метров чувствовалось её прекрасное настроение. Накладные наушники на голове, чёрный сарафан, белые кеды на ногах, живущих в этот момент какой-то своей жизнью. Впрочем, руки тоже жили своей: в них она, судя по мимолётным внезапным движениям, «держала» барабанные палочки или что-то вроде. Внезапный порыв ветра поднял и разметал длинные каштановые волосы, всколыхнул подол платья и через мгновение оставил в покое. Её несла музыка, и она, подставляя ветру лицо, щурясь на солнце и время от времени чуть подпрыгивая, откровенно наслаждалась мгновением. Плевать она в этот момент хотела на то, о чём думают при взгляде на неё мимо проходящие и приросшие к земле зеваки.
Вот она. Эта тихая, домашняя девочка, которую не слышно, не видно, а если и видно, то с книжкой на лавочке или у мольберта — во втором справа окне третьего этажа. Вот эта — в розовой пижаме с мишками. Эта — с васильковыми глазами. Может совсем по-другому. Всё ещё может прогнуть гребаный мир к чертям собачьим, если пожелает. Но вряд ли сама это осознает.
Сюрприз.
Они с момента
