к батарее. Идти по полю намного легче, чем окопами. Луг с короткой травой и застывшей землей. Можно шагать бодро.
Несколько раз встречаются ямы с темными краями, заполненные белыми кусками извести.
Райзигер всматривается в них: ага, вот тут что-то прилетело.
Прошагав так около десяти минут, он остановился. Вдруг стало жарко. Перед ним люди! Плашмя кидается на землю. На миг закрывает глаза, снова открывает, проверяет: да, перед ним люди! Пересчитывает: видно троих. Лежат в ряд: двое на животе, третий на коленях. Винтовки наизготовку, дула нацелены примерно на него.
Охватывает страх. Враги? Не может быть. С другой стороны, что тут немцам делать, посреди открытого поля? Он приподнимается и хочет их окликнуть. Но тут сумерки разрывает вспышка осветительной ракеты. И он утыкается лицом в траву.
Нет ли тут где-нибудь подходного окопа? Ничего не видно. Что ж, ничего не остается, как обнаружить себя перед теми, что впереди.
– Привет, – шепчет он. – Камрады, я из наших.
Те лежат неподвижно, продолжая целиться своими дулами в него. Он повторяет то же самое, на этот раз погромче.
Ответа нет.
Подползти бы к ним на животе. Это максимум метров тридцать.
Не по себе. Но что толку? Не оставаться же здесь.
Так что ползком вперед. Медленно. Замедляя каждое движение тела.
До солдат уже не больше шести шагов.
– Камрад, – шепчет он.
Ответа нет.
Теперь уже страшно. Должно же быть какое-то понимание! Варианта два: либо сейчас подпрыгнуть и пробежать мимо них в сторону позиции, либо одним прыжком упасть рядом с первым, чтобы он хотя бы не успел повернуть винтовку.
Второе разумнее.
Райзигер отталкивается руками от земли и вмиг оказывается рядом с тем солдатом. Припадает к его уху и говорит:
– Камрад, здесь же нельзя спать. Представь, сейчас пришел бы офицер.
Ответа нет.
Камрад всё так же упорно держит винтовку перед собой и даже не поворачивает лица.
Райзигер толкает его:
– Эй, говори уже, скоро рассветет.
Ответа нет.
Тогда Райзигер дотрагивается до его правой руки.
Ледяная.
Он отдергивает руку и встает на колени. Ах вот оно что. Вот оно что, он мертвый, что ли?
Осторожно присматривается ко второму и третьему.
Все они неподвижны. Винтовки наготове, двое на животе, третий на коленях.
Все мертвые? Ни одна голова не наклонилась, ни каска не упала, ни даже палец не отстал от приклада винтовки. Вот так же, как в детстве Райзигер часто видел на плацу, лежали три пехотинца, готовые к бою, лицом к лицу с врагом, отменно построившись.
Только, ох, вот ведь, они были мертвые.
Первые мертвецы, которых видит на поле боя доброволец Адольф Райзигер.
Он совершенно спокоен. Страх ушел. Никакого волнения, никакого сердцебиения.
Да, он остается еще пару минут на коленях рядом с этими мертвыми товарищами, поражаясь тому, как неподвижно они выглядят со стороны врага, и что они, наверное, будут так лежать еще несколько недель.
Встает. Делает пару шагов. Поднимает воротник шинели. А потом бешеным галопом бежит к позиции.
Он прибывает туда почти одновременно с последним из солдат шанцевого отряда.
Перекличка. Отсутствующих нет. «Разойдись!»
Через несколько минут Райзигер лежит в норе вместе с двумя камрадами и засыпает.
7
В Нью-Йорке во всех варьете, мюзик-холлах, на улицах и в салонах сейчас поют песню против войны, которая в немецком переводе звучит примерно так:
Не для войны растила я сына своего,
Растила я его на радость старых дней,
И кто посмеет дать оружие ему,
Чтоб он убил дитя у матери другой?
Давно пора бросать оружие войны,
И не было бы войн вовеки никогда,
Когда бы закричать могла любая мать:
«Не для войны растила я сына своего!»
(«Ноей Фрайе Прессе», 23 февраля 1915 г.)
8
СКОЛЬКО ПРОДЛИТСЯ ВОЙНА?
Собственный источник по телеграфу Амстердам, 4 февраля
«Таймс» приводит опрос «Нью-Йорк Американ» о продолжительности войны. Германский посол граф Бернсторф ответил: «Если я скажу, что война продлится долго, то по всей стране тотчас же скажут, что я сказал, что Германия хочет войны. Если скажу, что война будет короткой, скажут, что Германия хочет мира. Я лучше вообще ничего не буду говорить, всё равно всё это переврут». Ричард Бартольдт, член американского конгресса и основатель Лиги нейтралитета, заявил: «Я верю в триумф Германии, но для меня, как американца и члена конгресса, американский нейтралитет является самым важным вопросом. Мы утверждаем, что способны его сохранить, но наш образ действий уличает нас во лжи». Французский генерал Бонналь сказал: «Война, вероятно, продлится долго, потому что немец – гордый и хороший солдат. Союзникам еще предстоит многого добиться, но у них это получится».
(«Фоссише Цайтунг», 5 февраля 1915 г.)
9
Следующий день на позиции.
Около полудня капитану, пребывавшему не в духе, пришло в голову самолично провести артиллерийские учения. Вскоре после обеда он выкрикивает команду:
– Всей батарее приготовиться открыть огонь!
Дрессировка начинается. Райзигер назначен наводчиком. Так-то больше удовольствия, чем в гарнизоне. Команды у капитана очень четкие – шесть орудий с поразительным проворством изготовлены к стрельбе. Всё складывается просто сказочно.
Рядом с Райзигером унтер-офицер Гельхорн, действующий командир расчета. Следит, чтоб Райзигер наводил прицельное устройство строго по уставу. Очень доволен.
Команды капитана поступают так быстро, что спустя несколько минут вся батарея в поту.
Затем перерыв в стрельбе. Отдуваются.
Вдруг вдалеке слышится хлопок. Довольно тихо, очень далеко.
В следующий миг Райзигер видит, как в батарее начинается беспокойство. Иные из товарищей тянут шеи, принюхиваясь, кидаются друг к другу, поближе к орудиям.
Тут Гельхорн кладет Райзигеру руку на шею.
Всё это длится какие-то секунды.
Вдруг в воздухе раздается пронзительный резкий свист. Пронзительный свист, а затем – ревущий грохот.
Гельхорн падает всем телом на Райзигера и сильно прижимает его к защитному щиту, оба почти валятся. При этом он цедит сквозь зубы:
– Проклятые свиньи! Враг стреляет!
Райзигер чувствует пульс на шее – под челюстью. Вот как, «враг стреляет»? Вот как, «проклятые свиньи»?
Заметив, что Гельхорн встает обратно, он поднимает голову, вжатую в плечи. Видит, что возле других орудий головы тоже поднимаются.
Оборачивается: метрах в двухстах позади батареи из-под земли растет облако дыма, с изящным белым основанием и отвратительной черной шаровидной вершиной.
– Гранатами стреляют, свиньи, – говорит Гельхорн.
Плохое настроение капитана Мозеля прошло. На его лице широкая улыбка. Он сдвигает отделанную шелком фуражку на затылок, сует руки в карманы штанов и подходит к батарее:
– Ну, слава богу, тупые обезьяны
