продолжать он не стал, и девушка констатировала:
— Лондон не близко. Три дня пути, если не ошибаюсь…
— Четыре, если пешком. Но ты поедешь на лошадиной упряжке, и уложишься в три. Наш сосед, Гринуэй, как раз собирается отвезти в Лондон товар на продажу: сыр, солонину и шерстяные чулки. Он возьмет и тебя, и Сайласа Гримма. — Соланж ужаснулась такой перспективе, уже готовая возмутиться, но отец взмахом руки пресек ее возмущение на корню. — Компания Сайласа не обсуждается, — сказал он, — сама знаешь, дорога на Лондон небезопасна, грабители поджидают за каждым углом. Тем более, мы с Гринуэем договорились: мой человек охраняет его и товар, а он за это везет тебя в Лондон.
— Но почему Лондон? — все-таки не сдержалась Соланж. — Есть города много приятнее. А похотливых мужчин везде предостаточно!
Сильвиан Дюбуа одарил ее неприязненным взглядом.
— Похотливых — возможно, — возразил он, — но богатых одновременно — не очень.
— А этот богат?
— Полагаю, что да.
— Вы и в этот раз полагали то же, отец.
— Не спорь со мной, девочка. Просто делай, как я говорю! А я говорю, что через два дня ты отправляешься в Лондон очаровывать нового мужа! Сайлас в курсе всех дел.
— А как же вы?
— Мы с Джеймсом останемся утрясти все дела здесь, на месте, и тоже отправимся следом, едва с этим покончим.
Как ловко придумано! Не к чему придраться. Соланж поняла, что ничего важного из отца вытянуть не сумеет, а потому, молча кивнув, вышла из комнаты.
У нее, размышляла она, поднимаясь по лестнице, только два дня на побег…
Два дня или целых сорок восемь часов бесконечных возможностей.
Глава 5
Сорок восемь часов возможностей промелькнули бездарно и совершенно впустую.
Этот проклятый Сайлас Гримм глаз с нее не спускал ни ночью, ни днем. Стал ее тенью, ни много ни мало…
Отец хорошо его натаскал.
Все равно что сторожевого пса. Соланж в принципе не понимала, чем отец привязал к себе этого человека, чем заслужил его безграничную преданность… Он уже второй год таскался за ними из города в город, выполняя разные поручения. Сам безгласный, что валун у дороги: слова не вытянешь. Только глянет, бывает, так злобно, что мурашки по коже, и спешит прочь по своим непонятным делам…
Пес.
Жалкий, безмозглый пес.
Будь Соланж просто женщиной, привлекательной, но не убийственно-неприкосновенной, она бы, конечно, соблазнила его: прикинулась страстно влюбленной, позволила этому олуху парочку поцелуев, а потом, задурив ему голову, убежала из дома, но все дело в том, что она не обычная женщина, а деньгами, как оказалось, Пса не задобрить. Стоило ей намекнуть на парочку золотых, которых у нее, впрочем, не было, но она бы достала их по необходимости, как этот болван, одарил ее таким мрачным взглядом, что сделалось не по себе…
И больше она эту тему не поднимала.
Всерьез задумывалась отравить его бересклетом, даже капнула в сидр несколько капель на пробу (благо, бутылочка с ядом всегда под рукой), но дуболом будто и вовсе этого не заметил. А растрачивать драгоценный настой полностью стало жаль… Дорого. Еще неизвестно, когда она купит новый, а щеголять в Лондоне желтой радужкой перевертышей ей хотелось меньше всего.
Жаль, до крысиного яда она не додумалась вовремя…
Или додумалась, но пожалела отцовского Пса. Все-таки есть в ней крупица добра, не совсем она черствый сухарь!
И это обидно…
Ну да ладно, авось в дороге случится какое-то чудо, и ей удастся сбежать. На такой случай она запаслась мушкетоном, хотя, видит Бог, людей она не боялась (это им стоило бы бояться), но привычка оказалась сильнее. К тому же на поясе она неизменно носила кинжал…
Им захотелось воспользоваться уже в первый же час, что они покинули Стратфорд-на-Эйвоне: дочь Гринуэя, в чьей повозке они тряслись по дороге, оказалась не в меру болтливой и недалекой девицей. И если болтливость Соланж готова была ей простить, пусть руки чесались, пригрозив ей кинжалом, велеть замолчать, то недалекость ее, увы, оказалась патологической. А иначе чем еще объяснить пылкие взгляды, которыми эта болтушка одаривала мерно покачивающегося в седле безучастного ко всему «мистера Гримма»?
— Мистер Гримм очень красивый, вы не находите, миссис Аллен? — Трепетали ее густые ресницы. — И такой мужественный.
— Мужественный? Хм… — Соланж проследила взгляд девушки, устремленный на всадника. — Никогда об этом не думала.
Если честно, красивый гнедой жеребец казался ей много лучше мрачного цербера, ехавшего на нем: какой изгиб шеи, какая стать, а ноги тонкие, быстрые. Нет, Сайласу Гримму, какой бы крепкой ни была его грудь и широкими плечи, ни за что не сравниться с этим животным.
Интересно, а сам он полностью человек или все-таки… перевертыш?
Этот вопрос Соланж давно занимал, но, как бы сильно она ни старалась, браслета на руке Гримма рассмотреть не смогла. Значило ли тогда, что он человек, прислуживающий изгоям?
И вот это казалось по-настоящему странным.
А Жюли между тем продолжала:
— Все правильно: вы только-только потеряли любимого мужа и на других мужчин вряд ли заглядываетесь. И все-таки, — расцвела смущенной улыбкой она, — даже вы не можете не признать, что мистер Гримм приятный мужчина!
Интересно, с какой стороны?
Соланж снова окинула всадника скептическим взглядом.
Глаза у него голубые, наверное, даже красивые, просто холодные и неприветливые, будто хозяин их постоянно не в духе. А еще наблюдают за ней по указке своего господина, ее папочки…
И стоит об этом подумать, как Сайлас Гримм превращается из привлекательного мужчины просто в Пса…
— Кхм, не замечала. Наверное, он не в моем вкусе, Жюли!
Как, впрочем, и все остальные мужчины: еще не хватало влюбиться. Мать говорила, любить без возможности прикоснуться к любимому человеку — ужасная пытка. И глаза ее делались странными в эти моменты… Кого она вспоминала тогда? Отца Соланж, наделившего дочь этим даром-проклятием? Или кого-то еще… Жаль, она не открылась ей, не рассказала о нем.
Ведь если Соланж все-таки родилась, значит, надежда была…
«Ах, мама, мама, почему даже на смертном одре ты смолчала о главном? Знала ведь, как для меня это важно».
Несмотря на апрель, погода по-прежнему не баловала теплом: после обеда зарядил мелкий, колючий дождь, но Соланж, кутаясь в плащ, все-таки не спешила забиться под тент вместе с притихшей на время Жюли. Боялась, что та опять зарядит, как тот дождь, восторгаться их спутником и ее тюремщиком по совместительству, а этого ей хотелось меньше всего.
— Заболеете, — вдруг послышался рядом с ней мужской голос. — Идите под тент.
Она глянула вверх сквозь
