глубь твоего мозга и внесет небольшое изменение в твой эмоциональный баланс.
Вик издал тихий, бессмысленный, безнадежный звук.
– Будет как в сказке, – расхохотался Торговец. – Когда ты откроешь глаза, ты влюбишься в первого, кого увидишь; ты сделаешь все, чтобы угодить ему, твоему возлюбленному. Твои навыки останутся неизменными. Ты будешь так сильно стремиться угодить ему, так сильно.
Торговец активировал свое кресло, взлетев над утрамбованным песком арены, и двинулся к Вику.
– Угадай, кто? – спросил Торговец. – Угадай, кто будет парить над тобой, когда ты проснешься. Не принцесса, к сожалению.
– Депрессивно, – сказал Вик и отвернулся.
– «Мир – это горшок, а человек – ложка в нем», – гласит пословица. Кроме того, Ортолан, я с сожалением должен сказать, что эта великая любовь не оставит места для твоего безумия. Я знаю, тебе будет этого не хватать, но что же делать?
Торговец кивнул, и мех-убийца прижал инъектор к тонкой шее Вика. Глаза старика закатились, и он обмяк в руках меха.
– Ну да ладно, – сказал Торговец почти нежно. – Это безумие никогда не было таким забавным, как тебе казалось.
Кресло Торговца поплыло вперед, пролетев совсем близко от неподвижной Полуночной Бестии.
Глиммерчайлд коснулся ее разума.
Она сделала лишь один стремительный шаг, ее голова метнулась вниз, хрустнули челюсти.
Обезглавленный труп дернулся, а толстые пальцы забарабанили по контроллеру. Уронив Вика, мех-убийца подпрыгнул, исполнил танец из нескольких прыжков, врезался в стену и упал, дергая конечностями. Полуночная Бестия задумчиво жевала. Она глотнула. Торговец, казалось, умирал так же медленно, как обезглавленная змея; так, словно механизмы внутри этого большого тела никак не могли остановиться.
Но, в конце концов, труп замер, а мех-убийца прекратил свои бесцельные подергивания. Глиммерчайлд подозвал Полуночную Бестию к себе и та, небрежным движением когтей передних лап, порвала волокнистые прутья его клетки. Она опустилась на колени, чтобы он мог взобраться на нее. Он уже собрался сесть на ее гладкую спину, когда его взгляд упал на пленников Вика.
Их холодное одиночество захватило его, захлестнуло его, почти утопило его в печали. Горестные слезы потекли из его глаз. Нет, подумал он. Что я могу сделать?
Наконец он подошел к креслу Торговца и начал искать. Прошли долгие минуты и он уже начал думать, что не найдет мозгочервя; наконец, серебристый блеск подмигнул из красного песка, и его пальцы сомкнулись на нем.
Он опустился на колени рядом с Ортоланом Виком. Я сожалею немного, – подумал Глиммерчайлд. Он опустил червяка в покрытое коростой ухо Вика.
Он уповал на то, что правильно понял, как работает эта штука.
Вик проснулся, преисполненный явным ужасом, хотя и не мог вспомнить, чего он боялся. Он открыл глаза.
Он увидел своих зверей в клетках и в стазис-камерах, уставленных штабелями высоко, под самую крышу узла. В нем вспыхнула любовь такой силы, что все остальные страсти его долгой жизни сразу побледнели.
Ему захотелось прикоснуться к каждому из них, обнять каждое чешуйчатое, волосатое, скользкое, колючее существо. Слезы хлынули из его глаз.
Он почувствовал чье-то присутствие рядом с собой. Он обернулся и увидел примата. Он потянулся, стиснул рукой твердую руку зверька. Тот взглянул на него своими глубоко посаженными глазами, и Вик, задохнувшись, утонул в этих двух темных водоворотах.
Его носило по волнам мелкого, горького океана. Вялая, безнадежная боль его зверей захлестнула его, утащила под воду, поволокла его сердце по острым камням. Он закричал, и разразился душераздирающими рыданиями
– Что я делал? – выкрикнул он. – Как я мог?
Изогнувшись в мучительной судороге, он оторвался от сверкающего примата, и океан выплюнул его.
Но боль осталась с ним, как и любовь.
Первой уехала великолепная черная рекс и ее маленький, блестящий всадник. Вик следил, как они неспешной рысцой удаляются в ночь со смешанным чувством печали и удовлетворения.
Затем он проник в землеход Торговца и настроил его автопилот так, чтобы направить вагоны работорговца в место, где работорговля была под запретом.
Последний его зверь, большой рыжий каменный крот поковылял наружу, в руины, неделю спустя, и вот узел Вика сделался пустым, остались лишь воспоминания.
Он стоял там, глядя вслед, пока каменный крот не слился с тенями. Его безумие покинуло его. Лишь на мгновение он ощутил эту потерю, столь же горько-сладкую, как потерю закадычного и предавшего друга.
Некоторое время чудеса происходили в руинах, и было там больше смерти и больше красоты, чем кто-либо мог припомнить[2].
Примечания
1
Pop! Goes the Weasel – традиционная английская и американская песня, кантри-танец, детская рифма и игра в пение, возникшая в середине 19-го века. Он обычно используется в игрушках-в-коробке и для грузовиков с мороженым
2
Ray Aldridge, The Beastbreaker, The Magazine of Fantasy & Science Fiction, February 1991, p. 109–128. Перевод 07.2021
