из горла!
— В общем, встретили нас наши бабы в коридоре, Пашка и решил гонор показать. Протянул своей Таньке цветы. Это, говорит, тебе! А это стирать! И придвинул к ней по полу свой портфель. А там ты сам знаешь, что!
Если бы не Гришка Мелконян со своей бабой и не Потаповы из сорок восьмой, мы бы с моей Маринкой Пашку от Татьяны нипочем не отбили бы!
Н-да…
Глава 3
Даже через стрекозиные блюдца солнечных очков, скрывавших от райотдельской общественности пол-лица Пичкарёва, меня прожигали его ненавидящие глаза. В эту пору тотального дефицита, совсем непросто было найти даже такое вызывающее солнцезащитное убожество. Чего уж говорить о приличных мужских очках! Непроглядное стекло, без труда противостоящее Солнцу, от радиактивных лучей злобных пичкарёвских глаз меня не спасало. Не покусал бы гадёныш, запоздало озаботился я, с нескрываемым удовольствием рассматривая исполосованную физиономию барабанщика. Заглянуть под черные стекла в весёленькой розовой оправе мне так и не удалось. А жаль! Со слов Гриненко, после пропущенной от озверевшей супружницы плюхи по переносице, оба глаза соискателя капитанских погон заплыли густой черноватой синевой. От посещения медучреждения с целью ухода на спасительный больничный, пострадавший от семейного насилия, видимо, отказался сам. Здраво рассудив, что характер полученных им телесных повреждений, не позволит врачам умолчать о них и не сообщить в территориальные органы МВД. Разбитая и расцарапанная физиономия, это тебе не сломанная рука или нога. На бытовую травму такие повреждения не спишешь. А совместного приказа МВД и Минздрава, изданного как раз на этот случай, никто не отменял. Получился замкнутый круг и несчастный барабанщик, выбрав меньшее из зол, мужественно явился на службу. Которая порой, хоть и опасна, и трудна, но всё же не настолько, как разъяренная супружница Татьяна.
Коллеги не меньше моего были фраппированы нервической экзальтацией и необычным внешним видом Павла Виленовича. А ведь ему еще предстоит работать с фигурантами, как минимум, десятка уголовных дел, находящихся в его производстве. А также навещать прокуратуру и СИЗО. Даже, если травмированный коллега откажется на две недели от посещения столовой и туалета, то все равно, от личного состава Октябрьского РОВД укрыться ему не удастся. А, значит, станет он звездой райотдела на долгие годы. Про общение следователя Пичкарёва в самое ближайшее время с руководством РОВД, мне даже не хотелось думать. Очень уж богатое у меня воображение. Слишком богатое! Н-да…
Сидящий через два стула от меня майор Ахмедханов, смотрел на своего бывшего любимца без особого сожаления. А ведь это он, скорее всего и сосватал Данилину Пичкарёва для оказания информационных услуг в части, касающейся личного состава нашего следственного отделения. На Пичкарёва он, таки да, смотрел без сочувствия, но и на меня он тоже поглядывал без особой приязни. Я непроизвольно вздохнул. Если-бы в СССР существовала спортивная федерация по наживанию смертельных врагов, то мастерский значок давно бы уже висел у меня на груди.
— Все свободны! — объявил о завершении оперативки начальник следствия. — Пичкарёв и Корнеев остаются! — пресек он мою попытку удалиться.
Жаждущие зрелищ коллеги с большой неохотой покидали начальственный кабинет. Следственный аппарат был заинтригован до полнейшей невозможности и желал удовлетвориться. С одной стороны, ни для кого не было секретом, что друзьями с Пичкарёвым мы никогда не были. Это, если выразиться очень мягко. Но с другой, все вчера видели, что РОВД мы покинули порознь и с разрывом во времени. И вот теперь, на их глазах, суровый начальник затеял что-то непонятное. Тормознув вместе с ослепительно свежим и довольным жизнью мной, ныне столь неказистого Павла Виленовича. Тоже, впрочем, ослепительного. К вызывающим очкам которого не доставало лишь тросточки побирушки Паниковского.
— Все свободны, я сказал! — гаркнул Данилин, рассердившись на слишком медленно покидающих его кабинет подчиненных. — Кому непонятно?!
Следаков будто сдуло. Сначала в приемную, потом в коридор. Провожая их завистливым взглядом, я заметил, что дверь кабинета осталась не до конца закрытой. Значит, любопытная Тонечка услышит весь последующий разговор. Рассудив, что сегодня для меня лишним это не будет, я не пошел притворять дверь плотнее.
— Ну что, Корнеев, давай, рассказывай, как ты своего товарища подставил! — суровый майор кивнул на скорбно поджавшего губы слепца в вызывающе розовых очках. — И только не говори мне, что ты здесь ни при чем! Старший лейтенант Пичкарёв мне всё, как есть, честно рассказал и ты знаешь, я ему почему-то верю! Давай-ка ты садись и пиши объяснение, как ты ему чужие вещи в портфель подсунул. И про то, как вы там все три дня пьянствовали беспробудно, тоже пиши! Мне всё равно, не хочешь объяснением, рапортом все пиши!
Эвон, как! Мой отдохнувший за девять часов непрерывного ночного сна мозг начала переполнять холодная и рассудительная злость. За стол я сел, но писать ничего не стал.
— Алексей Константинович, верить или не верить Пичкарёву, это, конечно же ваше право! — осторожно ступил я на скользкий путь демагогии и пасквилянтства, — Однако, доверять этому нечистому на руку алкоголику я бы вам не советовал!
При моих последних словах, изображавший поруганную добродетель Павел Виленович вскочил со стула с перекошенным лицом и сжатыми до белых костяшек кулаками.
— Ты, что, Пичкарёв, подраться со мной хочешь? — насмешливо улыбнулся я ему, — Мало тебе бабьих подзатыльников? Ну тогда иди поближе, я добавлю!
— Корнеев! — майор стукнул кулаком по столешнице, — Ты чего себе позволяешь?! — прикрикнул он почему-то на меня, а не на все еще агрессивно сжимавшего кулаки стукача.
— Извините, товарищ майор! — легко повинился я, — Вы правы, не стоит об этого поганца руки пачкать! Зря я девушек уговорил не писать на Пичкарёва заявление. Сегодня же позвоню им и скажу, чтобы поступали, как им самим заблагорассудится.
— Какое заявление? — подозрительно посмотрел на меня Данилин, — Что ты там опять удумал?
— Обычное заявление, — неодобрительно глядя на безвкусную до пошлости розовую оправу на лице Павлика, произнес я, — О краже заявление, — отвернулся я от него, изобразив на лице брезгливость и презрение.
— О какой еще краже?! — взвизгнул уязвлённый моим к нему неуважением, Пичкарёв. — Ты подлец и сволочь, Корнеев! Ты семью мою разрушил! Я сам на тебя заявление подам! — потрясал кулаками на безопасном расстоянии оболганный и побитый семьянин.
— Подожди, Павел! — недовольно поморщившись, окоротил своего истерящего стукача начальник, — Какое заявление? Какая кража? Ты о чем, Корнеев?
— Вещи он какие-то женские спёр! — равнодушно кивнул я в сторону пижонских розовых очков, — Нас же в Саратове в женской общаге поселили. Мы-то с Гриненко в гостиницу хотели, чтобы по-человечески и со всеми удобствами, — начал с терпеливой монотонностью
