ни теней, ни звуков.
Случилось так, что мне выдалась возможность просто сесть в одиночестве и подумать над всем тем, что со мной произошло. Я поняла, что с начала тех самых событий я даже не задумывалась сама, почему собственно это случилось. Да, я пыталась говорить с другими, я пила, боролась со всеми, но только не с собой. Я так ни разу не села и не подумала, почему же это произошло. Что случилось такого, чего не было раньше, но стало теперь? Это видения, раз. Тетя, два. Головные боли, три. Это все появилось внезапно. Мне нужно было что-то делать со своей жизнью. Однако, что, я не знала. Какой-то выход я нашла в том, чтобы иногда выпивать на ночь. Это меня спасало. Да. Это помогало заснуть почти сразу, не слыша ни шепота, ни шагов. И так было почти месяц. Раз в неделю я ездила к дедушке Грише и говорила, что я из социальной помощи, я мыла ему полы, красила стены, он благодарил и называл меня дочерью. А потом перед сном я напивалась. Не сказать, чтобы много. Но…ровно столько, чтобы ничего не чувствовать. Ночью меня словно не было. Мне становилось все равно, есть кто вокруг или нет. И, хоть постепенно организм и начал привыкать к алкоголю, а я все меньше и меньше расслаблялась с его помощью, мне все же удалось продержаться так почти до июля.
Когда приехал дядя Женя, виски сопровождал меня в моей комнате. Когда приехал Виталик, я попыталась бросить, но ничего не получилось.
И вот летом, однажды, напившись до чертиков, я совершила непоправимое — покончила с собой.
Дядя Женя, я точно помню, мирно спал в своей комнате. Я сама не поняла, как, но мне захотелось, вдруг и очень сильно, покончить с этим адским существованием. Я достала прочную веревку из комода, намазала ее мылом, как будто точно знала, как все это делалось откуда-то из закутков ума, поставила под люстрой стул, залезла на него, накинув петлю на шею и спрыгнула, лицом к окну, но внизу кто-то сказал:
— Я думаю, люстра может не выдержать.
Я засеменила ногами, прокрутив сотню мыслей в голове от той, что я была абсолютно уверена, что находилась в комнате одна, до той, что голос говорившего мне был не знаком. Стул странным образом нащупался под ногами, я зацепилась и привстала на нем, обернувшись. В кресле возле двери сидел Кто-то.
— Да. Ты, скорее всего, сорвешься и просто повредишь себе горло.
— Кто ты?
— Я? А ты не догадываешься?
— Нет.
— Ангел.
— Какой?.. Один из звезд?
— Да. Светящийся. Ангел утренней звезды.
Я сошла со стула и села в кресло напротив. Мне совершенно не было страшно, хотя я точно поняла, что в ту ночь меня посетил сам Сатана. Но я поняла так же и то, что он не догадался, что я его узнала.
— Зачем ты пришел?
Он скривил губы.
— Наверное, мне хотелось отговорить тебя.
— Отчего?
Он цыкнул:
— Поверь, это не твой час. Все обойдется.
— А когда мой час?
— Ну, не за горами. Но ты не отчаивайся.
— Это не жизнь. Это больше похоже на ад.
Он рассмеялся.
— Ахаха… Ты не знаешь, что такое ад. Это…это нельзя описать. А твое существование сейчас — это просто рай, по сравнению с адом.
Разговор шел неспешно.
— Один из твоих дружков ангелов уже доставал меня. — Сказала я.
— Да. Я знаю, он и меня достал. Все предлагал быть совершенно преданным ЕМУ.
— А ты?
— Также, как и ты. Мое счастье не зависит от НЕГО нисколько.
— Ты о БОГЕ?
— О нем.
— Что ОН тебе сделал?
— Также как тебе. Ничего хорошего. Наоборот. И я же остался ему должен. здесь все и вся за НЕГО.
Потихоньку он выдавал себя.
— Все что у меня к НЕМУ есть, я оставлю при себе. — Помолчав, сказала я.
— Я знаю, что в последнее время, тебе и поделиться не с кем было. Я к твоим услугам.
— Что тебе нужно? — Перебивая, спросила я.
Очень лестно было полагать, что король ада собственной персоной поднялся именно ко мне, чтобы отговорить от смерти. Но детские книжки в памяти не давали шанса расслабиться и принять, что все это из-за заботы обо мне.
Он хмыкнул и помолчал.
— У меня к тебе кое-что есть.
— Что?
Он опять скривил губы:
— Помощь.
— Какая?
— Я знаю, тебе плохо. ОН достал тебя. Ты видишь тени?
— Вижу.
— Вот! Это ЕГО рук дело. И тот ангел тоже.
— И что?
— Я не могу смотреть, как ОН тебя губит. Я решил, что мне необходимо тебе помочь.
— Как?
— Я верну все на прежние места. У тебя будет снова твоя работа, твой дядя, друг, его мама, и куча денег.
— Заманчиво, конечно.
— Это просто великолепно! Разве ты не этого хочешь?
— Наверное, этого.
— Так что?
— Это с твоей стороны. Что с моей?
— Что? — Переспросил он.
— Это ведь сделка, да? Ты ставишь все, что назвал выше, что ставлю на кон я?
— Ты можешь об этом не беспокоиться. Расплачиваться сейчас не придется.
— Я знаю, в лучших традициях, с меня — душа. Не так ли?
— Ты чертовски догадлива. — Улыбнулся он.
Я промолчала.
— И? Ты готова все вернуть?
— Я всегда к этому готова. — Вздохнула я и поднявшись с кресла со словами: "Отвали от меня, чертила", снова залезла на стул и все-таки спрыгнула.
15 июля. Я проснулась в больничной палате. Я была жива, и вокруг ходили живые люди. С этого времени мои дни полетели стремительно к этому моменту, когда я собственно и решила описать это все на бумаге.
Я встала с койки и направилась в туалет. Болело горло. Голова гремела при каждом шаге. Я подошла к зеркалу, чтобы умыться, и взглянула в него. Там действительно была я. Почти такая, как раньше, когда все было хорошо. Только какое-то темное пятно на голове. Я подумала, что ударилась, когда падала. Наверное, люстра действительно оборвалась.
Я вернулась в палату и разговорилась с соседкой. Она была весела, хотя в ее случае веселиться было нечему. Я отнеслась к этому как к послешоковой депрессии. Впервые в жизни уже несколько дней я не видела ничего. Даже себя. Ни снов, ни видений.
— У тебя пижама замаралась. — Сказала я ей.
— Да!?! Где? — Она стала себя осматривать.
— На груди.
— На груди? Здесь ничего нет.
— Как ничего? — Я потянулась к ней показать пальцем.
— Вот.
— Здесь нет ничего. — Она отодвинула ткань и пятно оказалось под ним, на теле.
— А что это черное? Тоже ударилась?
— Да
